Но не забудем того, что и Сталин действовал в рамках, определенных ему историей, и вынужден был с ними считаться. Он мог физически уничтожить старую большевистскую гвардию, которая осуществила Октябрьскую революцию. Но не мог отречься от самой революции. Более того, все свои действия, даже самые преступные, он должен был освящать именем Октябрьской революции, объяснять необходимостью защитить ее завоевания от внешних и внутренних врагов. Сталин мог калечить, примитивизировать и извращать принципы социалистического строительства, проводить их в жизнь негодными методами. Но не мог отказаться от самой социалистической цели, не мог повернуть общество вспять к капитализму. Он был антиподом Ленина (я уверен, что он был полон жгучей зависти и ненависти к нему), но должен был в своих собственных интересах изображать себя учеником Ленина, пропагандировать его идеи. Короче: Генеральный секретарь ЦК партии обязан был руководить строительством социализма, если хотел сохранить свой пост. И хотя то, что Сталин вносил лично от себя, в большинстве случаев не выдерживает критики, общество с трудом, с огромными издержками и жертвами, с зигзагами и задержками, двигалось в направлении, заданном Октябрьской революцией. В народе продолжали жить идеалы и стремления, завещанные революцией, рожденный ею энтузиазм. В противном случае наша страна не была бы сейчас страной социалистической.
Итак — был ли Сталин настоящим коммунистом? Настоящим — в смысле коммунизма Маркса, Энгельса, Ленина, большевистской партии? Конечно, нет. И все же его отношение к коммунизму не столь уж, на мой взгляд, простое. Он не был беспринципным прагматиком, сознательно и хладнокровно использовавшим коммунистическую фразеологию в своих личных интересах. Думаю, что он искренне считал себя коммунистом. Думаю, что он и был им. Но не забудем, что коммунизм может быть разным. В своих трудах, начиная с «Манифеста Коммунистической партии», Маркс и Энгельс дали критическую оценку нескольким разновидностям коммунизма и социализма. Так что же это такое — сталинский коммунизм? Чтобы исчерпывающе ответить на этот вопрос, следовало бы тщательнейшим образом проанализировать сталинскую теорию и практику. Но в качестве рабочей гипотезы я выдвинул бы такой тезис: коммунизм Сталина — одна из разновидностей так называемого казарменного коммунизма, с которым пришлось бороться еще в XIX веке Марксу и Энгельсу.
«Философский энциклопедический словарь» (М., 1983) определяет «казарменный коммунизм» как понятие, которым основоположники марксизма обозначали «предельно вульгаризированные, примитивные представления о коммунизме как о строе, для к(ото)рого характерны аскетизм в удовлетворении человеческих потребностей, деспотизм узкого слоя „революц(ионных) лидеров“, бюрократизация всей системы общест(венных) связей, отношение к человеку как к слепому орудию выполнения воли вышестоящих инстанций». Методы достижения «казарменного рая» они (основоположники) характеризовали как «апологию вероломства, лжи, запугивания, насилия, как доведенную до крайности буржуазную безнравственность». Причины появления подобных тенденций марксизм-ленинизм связывает «прежде всего с отсталостью, неразвитостью, мелкобуржуазностью той обществ(енной) среды, к(ото)рая сформирована веками эксплуатации, унижений, забитости, произвола властей и к(ото)рая может сохраняться известное время и после социалистич(еской) революции. Давление такой среды, проникновение ее настроений и предрассудков в психологию политических лидеров, в идеологию политич(еских) орг(аниза)ций создает реальную возможность для возникновения (в теории и на практике) различных проявлений „к(азарменного) коммунизма)“…»
В случае со Сталиным, пожалуй, теорию от практики придется отделить. Официально провозглашаемая им теория «казарменный коммунизм» отвергала. Но Сталин был великим мастером говорить одно, а делать другое. Как все «казарменные коммунисты», он рьяно занимался мифотворчеством. Поэтому следует присмотреться к тому, как он интерпретировал марксистско-ленинскую теорию, одним из создателей которой сам себя объявил. Что он в ней выпячивал, а что отодвигал на задний план или замалчивал, в чем ее «развивал» или искажал, а чем на словах оставался ей верен. Не исключено, что «казарменные» уши выглянут в теоретической сфере. Если же процитированное мною определение «казарменного коммунизма» сопоставить со сталинской практикой, а характеристику его истоков — с российской действительностью предреволюционной и послереволюционной поры, то, думаю, Вы согласитесь, что совпадение разительное. Так или иначе, здесь есть о чем подумать — и применительно к Сталину лично, и применительно к объективным процессам, сделавшим возможным его возвышение, о которых Вы упоминаете. Я хотел бы только еще раз повторить: наш собственный опыт от Ленина до сегодняшних дней с удивительной наглядностью демонстрирует, какую огромную роль играет в истории личность, какие радикальные изменения приносит подчас с собой смена личностей, смена руководителей. Разумеется, роль той или иной личности без «объективных процессов» не объяснишь. Но и сами по себе «объективные процессы» объясняют далеко не все. И я полагаю, что марксистской мысли еще предстоит как следует разобраться в таком старом и, казалось бы, теоретически давно решенном вопросе, как «роль личности в истории».