Надо сказать, что способ, который используют современные писатели для достижения интерактивности, не так уж нов. Им давно пользовались алхимики. Пытаясь создать философский камень и превратить металл в золото, они сосредоточивали внимание не столько на самом акте (в нашем случае это текст), сколько на опыте (в нашем случае это читатель), чтобы добиться его преображения в ходе и в результате эксперимента. В соответствии с формулой: «Суть не в трансмутации металла, а в трансмутации самого экспериментатора». Вот так и писатель перекладывает центр тяжести эксперимента и ответственность за его результат на плечи своего читателя.
Кроме того, следует указать, что не нов и способ, которым пользуются писатели для достижения нелинейности повествования. Нелинейный механизм применялся еще при составлении церковных литургических текстов (для каждого дня и для каждой службы существовали свои, каждый раз новые, комбинации). В этом случае в качестве нелинейной структуры сакрального художественного текста употреблялся календарь.
Яркие примеры сходства с техникой нелинейной прозы постмодернизма можно обнаружить и в глубокой древности. Не желая быть слишком абстрактным, скажу, что в определенном смысле мы возвращаемся к самым старым устным формам поэзии — к Гомеру и народным певцам-сказителям, которые, задолго до того как их песни были впервые записаны, всякий раз по-новому организовывали свой материал, всегда по-разному начинали пение и свободно выбирали для концовки любой фрагмент струящегося перед их мысленным взором поэтического речевого потока.
Один из моих предков — тоже Павич — жил в XVIII веке в Будапеште, и там, в Будиме, опубликовал сборник десятистопных стихов, написанных в подражание народному эпосу, существовавшему в то время в своей живой устной форме. Фортис, Качич, Гете, Пушкин, Бук Караджич, так же как этот мой предок и многие другие любители и собиратели народной поэзии полагали, что спасают ее от забвения. Однако, делая записи и переводы, они лишали ее нелинейности. В этом смысле нелинейность постмодернизма перекликается с устным народным эпосом в стадии, предшествовавшей составлению письменных сборников, когда, по замечанию Ясмины Михайлович, «устное творчество в силу некоторых важных своих характеристик представляло собой гипертекст» (1994). Известно, что нечто подобное высказал и Александр Генис.
Есть один вид интерактивности, которым читатель может снабдить книгу сам, независимо от того, предполагал ли автор существование взаимной связи между чтением и читателем. Каждая книга может содержать вашу собственную страницу. В большей степени вашу, чем все остальные.
Давая автографы, я часто делал одну вещь — просил читателя наугад открыть книгу, не глядя, подписывал эту случайную страницу и говорил:
— Теперь она ваша, вы сами ее выбрали. Может быть, она вам что-нибудь шепнет по секрету…
Читатель может «присвоить себе» фрагмент книги и другим способом. Известно, что каждая буква алфавита обозначает определенное число. Это значит, что вы легко можете вычислить число «бета», то есть сумму букв своего имени. Мое число «бета», например, 253. В любой книги я могу найти страницу 253, чтобы внести на нее или вынести какое-то адресованное мне сообщение. Вот и все. Не бог весть что, но пробуждает фантазию, а ведь мы именно этого от чтения и ждем. Если в книге нет нужной вам страницы, возьмите другую.
Возможно, новая волна нелинейного повествования спасет литературу от шаблонов линейного языка. Этого не надо бояться. Возможно, мы стоим на пороге распада словесного выражения, которое штампует линейную речь и кастрирует человеческую мысль. Возможно…
Книга в новом тысячелетии
«Мы живем в эпоху плюрализма, в эпоху недолговечных и сомнительных ценностей. В сегодняшнем мире можно прославиться за полчаса, а еще через полчаса перестать быть знаменитым. Язык, на котором мы говорим, не принадлежит никому, так почему бы не позволить и машине пользоваться им? Может ли машина нанести языку больший вред, чем делает это человек? Уже с XVIII века предпринимались попытки создать мыслящую машину (для игры в шахматы и т. п.). Может ли поэтическая машина вызвать обеднение языка? Я не вижу никакого обеднения. Со всех сторон нас окружает полный идиотизм. Его, в частности, проявляют и профессионалы, и работники телевидения. Во главе крупных издательств и телеканалов стоят невежды. Язык сводится к минимуму, необходимому для объяснения в аэропорту. То есть к тремстам пресловутым повседневным английским словам, которые ходят по кругу…»