Солдаты взяли меня под руки и собирались вывести меня из вагона. В этот миг-то всё и случилось. Послышался спокойный голос, разорвавший напряженность и боязливое молчание вагона. “Это мой секретарь, японец. Оставьте его в вагоне, пожалуйста”. Сказал эти слова человек, с которым я познакомился в этом путешествии, японский газетный корреспондент Отакэ Хирокити.
Пока нас вели в участок, Отакэ шепнул мне: “Единственный способ для тебя спастись — настаивать на том, что ты — японец. И ни в коем случае не робей”».
О том времени я спрашивал лично г-на Кима, и он сказал, что познакомился с г-ном Отакэ за какой-то час до происшествия. Так родилась продлившаяся всю жизнь дружба между ним и г-ном Отакэ, которому он был обязан жизнью. А после окончания университета г-н Ким получил работу во владивостокском отделении агентства Тохо, открытом г-ном Отакэ.
Согласно литературной энциклопедии, он «начал литературную деятельность с 1923 г.», то есть получается, что уже в это же время он кроме журналистской деятельности занимался и литературной работой. Далее, с 1923 по 1930 год, он преподавал китайскую и японскую литературу в московском вузе. В книге Окада Ёсико тоже об этом упоминается: «Настоящий денди, хорошо танцующий, очень остроумный, умелый собеседник, да еще и гладко говорящий по-японски. Я слышала, что он был очень популярен у студенток японского факультета Института иностранных языков, где он одно время преподавал».
В противоположность этому г-жа Юаса Ёсико[499], специалист по русской литературе, бывшая в Москве с 1927 года, на мой вопрос по телефону ответила следующее: «Роман Ким, говорите. Кажется, он тогда преподавал японский? Было в нем что-то подозрительное. Он всё время был с девушкой по имени Мицуко-сан. Нет, не японка она. Она еврейка, приехавшая из Хабаровска». Мицуко-сан, это, видимо, Мэри Цын, вышедшая за него позже замуж. Она японист и имеет работы по этому направлению. По правде говоря, когда я был в Москве в 1973 году, занимаясь исследованиями про г-на Кима, я через знакомого попросил г-жу Мэри Цын о встрече. Но мне также через знакомого было передано: «Я не хочу встречаться с вами. У меня нет счастливых воспоминаний о нашем браке, которыми я бы могла поделиться. К тому же тогдашняя работа Романа Николаевича была секретной, и я ничего о ней не знаю. Ведь Роман Николаевич возвращался с работы после семи, а после девяти опять уходил до утра, и так каждый день». Похоже, что от приятных воспоминаний, о которых Юаса-сан пишет, что «он всё время был с девушкой по имени Мицуко-сан», не осталось и следа. Однако куда же Ким-сан ходил с девяти вечера до утра? В литературной энциклопедии тоже время вдруг перепрыгивает с 1930-го сразу на 1951 год. Об этом в письме воспоминаний на кончину Отакэ Хирокити пишет Маруяма Macao, бывший раньше главой отделения газеты «Асахи» в Москве, а после войны преподававший в университете Васэда: «Как уже говорилось, отношения между г-ном Отакэ и Кимом были особенные. Кажется, это было где-то на четвертый месяц нашей жизни в Москве (примерно в 1931 году). Г-н Отакэ вдруг сказал мне: “Больше никогда не встречайся и не звони Киму. Это из-за него, пойми”. Конечно же, ни я, ни г-н Отакэ с Кимом больше совсем не встречались. Г-н Отакэ больше ни слова не говорил о Киме, и когда он уезжал из Москвы, Ким не пришел его провожать. Я так и остался в Москве, и примерно через три года после того я вдруг столкнулся с ним в магазине Межкнига (Международная книга). Тогда он был одет в форму отдела внутренних дел, и, помнится, на вороте у него были знаки отличия генерал-майора. Я ни слова ему не сказал, да и он, кажется, удивился, но потом с видом, будто ничего не произошло, отвернулся и стал рассматривать книжную полку».
Отдел внутренних дел — это, видимо, предтеча КГБ, Народный комиссариат внутренних дел (НКВД). Это тайная полиция, родившаяся после революции, и ее форму советские люди узнавали с первого взгляда. Четвертую главу первого тома «Архипелага ГУЛАГ» Солженицын назвал «Голубые канты», что означает петлицы небесно-синего цвета на форме тайной полиции. Я, будучи переводчиком, в тексте перевел это как «синие фуражки» (фуражки небесного цвета) и только заглавие перевел по смыслу как «Тайная полиция». Это — одна из центральных глав всего произведения, которую автор наполнил вызывающим текстом. Процитирую немного[500].
498