‒ Ну... Теперь мы с тобой заодно. Хорошая девочка.
Поток слез течет по моему лицу, и я с трудом пытаюсь заговорить.
‒ Мои братья? М-мои б-б-ратья?
‒ Да, детка. Твои братья. Думаю, крайне важно, чтобы твои братья, как и мои родители, принимали участие в создании этой... маленькой семьи, которую, похоже, мы таки создаем. Я уже разговаривал со своими родителями и объяснил, солгал, называй это как тебе угодно, и они полностью понимают, что «произошло» и почему у них не было возможности встретиться с тобой во Франции. Теперь твоя очередь, мышка. Нам нужна история; история, которую твои братья не подвергнут сомнению, а я в этом малоэффективен. Потому мне нужна твоя помощь: ты знаешь своих братьев, я ‒ нет. Это нечто из того, что может получиться только у тебя. Если ты предоставишь мне историю, в которую я буду уверен, что они поверят, тогда я позволю обеим нашим семьям засвидетельствовать факт создания нашей собственной семьи. ‒ Его голубые глаза пронзают мои. ‒ Мышка, скажи мне. Ты. Готова?
Я киваю прежде, чем он успевает вновь повторить свой вопрос.
‒ Я-я готова. Готова.
Грусть четко видна в чертах его лица, но он быстро маскирует ее, лукаво улыбаясь.
‒ Тогда весь этаж в твоем распоряжении.
Он берет авторучку и блокнот со стола рядом со стулом, на котором сидит, прежде чем выжидающе смотрит на меня.
После того, как я мысленно собираю все свое мужество и силу, моя стойкость становится на место, будто хорошо смазанная броня, а легкие абсолютно пусты, прежде чем я медленно вдыхаю, поднимаю глаза и, уставлено смотрю на Романа.
Черт. Ладно, была не была...
‒ Дело, над которым работал мой отец перед смертью, то же самое дело, в которое я бросилась при первой же возможности, чтобы уничтожить тебя... дело против тебя и твоих «двенадцати» было ничем иным, как приманкой. Ты был жертвой. Статус твоего отца как уважаемого генерала, так же как и элитное социальное положение твоей семьи, сделало тебя идеальной мишенью, особенно когда любой, кто еще дружит с головой, связывал это с не слишком удачными «деловыми партнерами» твоего отца, а также с общественным мероприятиями, в которых он поначалу принимал участие в поздние шестидесятые, а потом продолжил в конце девяностых. Когда я это поняла, то покончила с делом. Как бы я ни старалась исправить все, посадив тебя за решетку, из-за скорби по причине смерти моего отца, там нечего было исправлять. К тому же, когда Джей снял меня с дела и отстранил от отдела, у меня не оставалось причин продолжать тот путь, по которому я шла. Потому я отказалась. От всего.
Взглядом я оцениваю черты его лица на предмет того, имеют ли мои слова силу или же они бесполезны, но все, что в нем отражается, это чистая скука.
‒ Тем не менее, прежде чем я это поняла, мы с тобой провели достаточно времени, два года играя в нашу игру «кошки-мышки», создавая при этом тонкую, поддельную, но все же вежливую «дружбу». Наша «дружба» переросла в телефонные разговоры и короткие свидания за обедом или ужином, которые происходили время от времени, когда мы с тобой одновременно оказывались в одних и тех же странах. За несколько месяцев наша «дружба» приобрела более интимный характер, и мы стали прилагать больше усилий, чтобы не просто попасть в компанию друг друга, а чтобы стараться изо всех сил и обеспечить наше совместное времяпрепровождение максимально возможной регулярностью.
Он злобно мне улыбается, записывая мои слова, а затем говорит:
‒ И все то время, пока ты крутила свою прекрасную внутреннюю камеру, я влюблялся в тебя искренне, безумно и глубоко...
Глава 24
Роман
Если бы у вас было перо в этот момент и вас звали Хизер, вы бы легко могли пнуть меня по заднице. Очаровательная. Ошеломительная. Пленительная. Восхитительная. Эта женщина околдовала не только меня, но и мой разум, мое сердце, черт, да она завладела моей некогда опустошенной чертовой душой.
Знаю, вы читали где-то в моих ранних рассуждениях, что я не был способен любить, я был выше того, чтобы стать жертвой кого-либо, и тем более отдать ему власть, которую Хизер только что у меня отобрала, ничем иным как своей красотой и словами.
Она хмурит брови, прежде чем ухмыльнуться и произнести:
‒ Мистер Пейн... верно? Ты только что признался мне в любви?
Я бы хотел, чтобы ее голова была откинута назад, в то время как один из моих кулаков был обернут вокруг ее длинных волос, а другой сжимал ее шею, оставляя следы от ногтей. Недолго думая, я загнал ее в угол, повернув лицом к стене. Мои руки оказались в точности там, где я их представлял несколько секунд ранее.
Рука, запутавшаяся в ее волосах, ослабила хватку, опускаясь и срывая легкое платье с ее тела. После того, как моя рука снова захватывает светлые локоны, и я оборачиваю шелковистые пряди вокруг своего кулака, я дергаю голову Хизер, рыча ей на ухо:
‒ В тот день, когда ты хоть на секунду решишь, что я позволю моей любви к тебе КОГДА-ЛИБО контролировать меня, это станет днем, когда ты совершишь свою последнюю ошибку.
Мой нос скользит от изгиба ее шеи к уху, прежде чем зубы впиваются в плоть:
‒ Imperium Romanum (Романская Империя, лат.), детка. Я ‒ империя. А ты... ты никогда не станешь чем-то большим, чем лишь моей собственностью. Моей любовницей, моей рабыней, моей шлюхой, той, кем я, черт возьми, захочу тебя видеть.
Я скольжу пальцами от ее горла к промежности и улыбаюсь, когда чувствую, насколько она влажная.
‒ И ты будешь любить каждую секунду этого.
Она невольно прижимает свою задницу к моей эрекции и стонет, на что я ухмыляюсь, что происходит довольно редко, прежде чем я ввожу в нее два пальца и обвожу ее опухший клитор большим пальцем. Я чувствую, как ее киска сжимается вокруг моих пальцев, как оргазм разрывает ее тело; мой член становится тверже, до боли желая погрузиться глубоко в нее.
Мои расстегнутые брюки падают на пол, когда я поворачиваю ее, толкая к стене и закидывая на свои предплечья каждое из ее бедер. Я раздвигаю их как можно шире и трусь о ее влажность. Хизер увлажняет мой член, покрывая его соками, что заставляет любые мои сомнения, которые я, возможно, сдерживал, вылететь в окно. Я вогнал себя по самое основание, и из ее горла вырывается крик.
‒ Такая тугая. Боже, ты, мать твою, такая узкая.
Ее голова откидывается назад, и вид ее длинной изящной шеи разжигает мою страсть, заставляя меня погружаться в нее, утоляя свой голод. Я облизываю и целую дорожку от верхушек ее груди, пока мой рот не достигает сухожилия между ее шеей и плечом. Я погружаю свои зубы в мягкую плоть ее шеи и плеч, отмечая ее и рыча.
‒ Боже, как же мне это нравится. Твоя тугая киска сжимает мой член, мышка.
Мои резкие толчки ускоряются, когда я сдвигаю руки, которые позволяют легче ее поднимать и опускать, используя ее же вес, чтобы еще сильнее прижать ее спину к стене и глубже насадить ее киску на мой член. С ее спиной, трущейся о стену, она все сильнее и сильнее сжимает кулаки в моих волосах, когда ее киска начинает содрогаться вокруг моего пениса.