– Это что, да? Нет? Вали отсюда к черту Хизер, или как? – ее смех провоцирует мою грудь сжаться, а слова застрять в горле.
Я откашливаюсь, чтобы скрыть свою неуверенность и вскакиваю со стула, засовывая книги в сумку, когда выплевываю:
– Нет, за этим столом сидел только я. Когда ты грубо помешала мне, теперь за этим столом сидишь ты. Научись уважать правила библиотеки. Я уверен, что существует по крайней мере одно – соблюдай тишину.
Я разворачиваюсь на пятках и выбегаю из библиотеки к своей машине. Только после того, как я оказываюсь в своем кожаном кресле за массивным дубовым столом с книгами и файлами пациентов, пока на заднем фоне играет Бах, мне кажется, что я успокаиваюсь и начинаю дышать.
– Хизер, – бормочу я, когда она всплывает в моей памяти; легкий аромат ее духов, ее черные, черные глаза. Я качаю головой и потираю руками лицо, чтобы стереть ее образ из своей памяти. Только когда она становится ничем, кроме остатков тумана, я снова способен готовиться к экзаменам.
Я бы никогда открыто не признался в этом, ни одной живой душе, однако, ты здесь, чтобы прочитать мою историю, которой я готов поделиться с тобой, какой невероятно забавной я нахожу свою судьбу: профессия, для которой я был рожден, состояла не только в том, чтобы извлекать выгоду, нет, я должен был стать специалистом в своем деле, что так расходится с моей внеклассной деятельностью.
Деятельность, которая становится все более изощренной при каждой новой встрече.
Скоро я буду помогать женщинам не только родить ребёнка, но и проходить с ними весь срок от зачатия до рождения. Я буду использовать их половые органы, чтобы добиться профессионального успеха: стану причиной появления новой жизни.
Я – это жизнь в самой простейшей форме.
Я создан для жизни и стремлюсь ее даровать. Притяжение и отталкивание, инь и янь, свет и тьма, жизнь… и смерть.
Я – Роман Уильям Пейн.
Глава 2
Хизер
2005
Я упираюсь руками в стеклянные двери конференц-зала и придерживаю плечом, чтобы вовремя открыть их, прежде чем появиться на встрече, которая уже началась. После того, как я раскладываю свои файлы на длинном прямоугольном столе, то опускаю руки вниз, чтобы расправить подол юбки и скрещиваю ноги.
После того, как мои файлы открыты, я бегло осматриваю мужчин в комнате и обнаруживаю сержанта уголовной полиции, который с прищуром смотрит на меня.
– Ну? Мак, как прошел твой первый день в группе? Как я слышал, ты облажалась. Ты сказала мне, что я могу тебе доверять. Твой отец был моим напарником почти двадцать лет, упокой Господь его душу и он ЕДИНСТВЕННАЯ причина, почему я дал тебе этот шанс. Теперь скажи мне, почему я должен оставить тебя в этом деле.
На самом деле?
– На самом деле? Я облажалась? Вот как? Это был мой первый контакт с преступником. Я не виновата, что парень вывалил свое дерьмо, потому что я задала ему вопрос. Если ты собираешься уступить мне его, то уступай, но если ты планируешь допрашивать меня и звонить по каждому пустяку, я лучше буду работать на улице, – я забираю свои файлы и начинаю подниматься, когда останавливаюсь от хлопка его ладоней по столу.
– Все вон! Сейчас же! Мак, ты остаешься, – он резко поднимается отчего его кресло врезается в стену позади него, и он начинает расхаживать по комнате, как зверь в клетке. После того, как все уходят и дверь закрывается, он подходит ко мне и останавливается, когда мы оказываемся лицом к лицу. – Ты этого добивалась?
Я расправляю плечи и поднимаю подбородок, вторгаясь в его личное пространство, прежде чем заговорить сквозь зубы:
– Нет, если ты собираешься отдать его мне, подвесив перед лицом, как приманку. Может быть я молода, но чертовски хороша. Результаты моих тестов и полевых сборов говорят сами за себя, и ты это знаешь. Я лишь прошу, чтобы ты смотрел на меня, как на любого другого детектива. Мне нужно, чтобы ты перестал обращаться со мной, как со своей дочерью, дядя Джей. Ты не можешь этого понять?
По пути к двери я хватаю свои файлы и прежде, чем успеваю уйти от сержанта, Джей Стилс делает последнее предупреждение:
– Maк, не подведи меня.
Я прищуриваюсь и искоса бросаю взгляд на него через плечо:
– Я никогда не поступлю так, Джей.
***
Как только я захожу в квартиру, которая принадлежит мне и моему старшему брату – Бобби, то скидываю туфли и бросаю сумочку на столик в прихожей.
– Бо? Ты дома, малыш?
– Я здесь! – я слышу его голос, доносящийся из кухни, и наблюдаю, как он достает из холодильника "Бад Лайт". – Хочешь пива? – выкрикивает он.
– Я дома, и да, звучит отлично. Как прошел твой день? – он протягивает мне пиво, прежде чем направляется на кухню к барной стойке и садится.
Он отвечает после того, как отхлебывает от своего пива:
– Ах-х… одинаково однообразно. Ну, ты знаешь, как оно бывает: то густо, то пусто. Все это пламя ада… так что я просто вырубился после игры в "Колл оф Дьюти", кажется, немного переиграв. Я до сих пор теряюсь в догадках, что мне нравится больше: быть стрелком в гуще событий или же наоборот, пребывать в искусственной коме. Так или иначе, как прошел твой день, сестренка?
Я пережевываю крошечные кристаллы льда, когда делаю глоток охлажденного, вкусного, чертовски заслуженного пива.
– Джей гребаный мудак. Он надрал мне задницу на глазах у ребят, в первый же день работы над делом. Я приняла присягу, зачем я вообще это сделала? С чего я решила, что он сможет обращаться со мной, как с одним из парней? – я ставлю пиво на столешницу и зеваю, прежде чем направляюсь в ванную. Стоя под горячими струями в душе, я возвращаюсь к тому, что произошло в библиотеке Вашингтонского университета между Романом и мной.
Если кто-то проверит информацию обо мне, Джей удостоверился, чтобы она гласила, что я студентка второго курса отделения педиатрии.
Я выглядела соответствующе, проклятье, я соответствовала. У меня был подходящий возраст, подходящая одежда и подходящий рюкзак. Разве я не флиртовала? Черт, я не смогла научиться флиртовать, выходя из своего бумажного чехла, в котором меня хранили трое моих старших братьев: Бобби, Коди и Рик вместе с папой и сделали все, чтобы парни держались от меня подальше после того, как менструация и ее гормоны превратили меня из девочки в молодую женщину.
Я могу сказать, что кроме их властной защиты и тенденции погасить любой намек на личную жизнь, стоило мне лишь задуматься об этом, пока я взрослела, я все равно знала, что меня любили.
Были ли мои длинные волосы подстрижены и причесаны? Нет. Знала ли я, как нанести макияж или накрасить ногти на правой руке? Черт возьми, нет. Были ли мои колени и локти постоянно опухшим? Да.
Понимаешь о чем я? Например, я могу поменять масло, заменить колесо и поставить новый генератор или аккумулятор на свою машину. Я могу насадить червяка на крючок, зарядить оружие, освежевать добычу и измерить улов. Затем… я могу посыпать все это секретной приправой, и в совершенстве приготовить его.
Есть два пути к сердцу мужчины, и благодаря моей маме, у меня есть один из них, а благодаря моему папе и братьям, другой.
Папа всегда говорил, что я похожа на свою маму. Я невысокая – около ста шестидесяти сантиметров, в мои лучшие дни, с миниатюрной фигуркой и с ее бледными светлыми волосами. Таким образом, первый путь к сердцу мужчины – его глаза.
Второй путь через его желудок. Я могу принести домой ужин и приготовить его до совершенства. Проблема заключается в том, что у меня никогда не будет шанса приготовить для мужчины из-за моих братьев. Мой отец скончался от сердечного приступа и если быть полностью откровенной, я действительно не испытываю желания выбраться куда-то и попытаться встретить кого-нибудь. Даже до того, как скончался папа, я уже выплескивала все силы на то, чтобы стать детективом.
Я правда думала, что смогу сделать это.
Сейчас… Я не так уверена в этом.
Единственные две вещи, которые связывают Романа Пейна с чередой пропавших девушек, это одиннадцать нечетких фотографий, анонимно размещенных в общественных местах и записка, найденная с Амандой Роббинс. Кроме этого, нет ничего. Его богатая семья с армией адвокатов, окружающих Пейна, угрожают выдвинуть обвинения против прессы за клевету и дискредитацию.
С фамилией и будущим, как у Пейна, где он станет одним из величайших умов в области женского здоровья, его статус против наших доказательств будет значительно более весомым.
Вопрос, который не покидает мою голову – почему? Почему человек тратит все свои силы на то, чтобы стать лучшим из лучших в гинекологии, а потом по ночам начинает заниматься, чем? Приказывает им совершить самоубийство? Или еще хуже, убивает их?
В этом и состоит проблема между сержантом полиции, моим крестным отцом – Джеем и мной.
Я не думаю, что он это сделал. Судя по его внешности, ему совершенно не нужно было убивать или насиловать женщину ради того, чтобы потрахаться. Я влюблялась и видела достаточно красивых мужчин за свою жизнь, чтобы точно знать, что Роман Уильям Пейн превосходит их всех в радиусе тысячи миль. Он высокий, мы говорим, по крайней мере, о ста восьмидесяти трех сантиметрах. Его шелковистые волосы цвета эбенового дерева, а глаза - оттенка весеннего неба. У него самое красивое лицо, которое я когда-либо видела: высокие острые скулы и прямой нос над совершенными полными губами. Когда сегодня он читал в библиотеке, его широкие, сильные плечи были склонены над столом, отчего длинные черные волосы завесой скрывали от меня глаза мужчины, но не сексуальную ямочку на левой щеке, пока он покусывал нижнюю губу своими идеально ровными, белыми зубами.
Когда я склонилась над ним, пытаясь заговорить, вид того, как перекатывались и перемещались его мышцы и сухожилия под идеальной оливковой кожей, заставил мой рот стать сухим, как хлопок. Мне пришлось сглотнуть дважды, прежде чем начать разговор. Даже сейчас я не могу вспомнить, что, черт возьми, вылетело из моего рта.
Используя свое полотенце, я вытираю с зеркала конденсат, перед тем, как обернуть его вокруг себя и пробормотать своему отражению:
– Держи голову прямо и может быть, мы сможем доказать, что дядя Джей не прав, Мак.
После того, как надеваю пижаму, я вытираю со стойки пятно от бутылки с пивом, чтобы затем свернуться калачиком на кушетке и посмотреть футбольный отбор, который транслировали в прошлое воскресенье, пока мои веки не становятся тяжелыми, и я не засыпаю.
Мой сон переплетается с дымом и зеркалами, а также с мужчиной, чья красота соперничает с отцом Господа, с мужчиной, чьи глаза цвета искреннего, утреннего неба или заката под покровительством смерти, обмана и лжи.