Наблюдения за луной вписываются в обширный пласт авторских расчетов внутреннего времени действия романа, среди которых следует отметить изображение в московской сюжетной линии некоего годового цикла — «май I весна», что, видимо, означает момент встречи мастера с Маргаритой (ср.: «Встреча в мае. Любовное лето. Осень (сентябрь) — кончен роман. Удары. Герой исчезает в октябре[,] отсутствует год и два месяца, попадает к Стравинскому» (562-8-1-4 об.); «май II весна», соответствует описанным в романе событиям. Судя по приведенной записи, а также многочисленным зачеркиваниям, тщательно планируется продолжительность отсутствия героя в Москве.
Как уже сказано, множество записей восходит к Энциклопедическому словарю Брокгауза и Ефрона, причем большая их часть связана с великим балом сатаны, но далеко не все они включены в окончательный текст МиМ.
БИБЛИЯ В «МАСТЕРЕ И МАРГАРИТЕ»
По сохранившимся общим ведомостям Киевской первой гимназии видно, что Закон Божий занимал в жизни гимназиста Михаила Булгакова особое место: это единственный предмет, по которому годовая оценка у будущего писателя неизменно была отличной (Дерид 2002).
Говоря о романе МиМ, все библейские ассоциации и реалии обычно сводят к Новому Завету, поскольку на поверхности текста автором оставлено немало знаков, нитей, связующих роман с евангельской мифологией, да и сам замысел Булгакова неизбежно приводит читателя к новозаветным текстам. Однако несомненны и следы присутствия в МиМ Ветхого Завета, пусть их несравнимо меньше, чем отсылок к Евангелиям, и они не столь явно заметны в тексте.
«Материалы к роману» свидетельствуют, что Булгаков постоянно учитывал ветхозаветные реалии, присутствующие в наиболее авторитетных для него книгах Ф. Фаррара и Э. Ренана, а также в Энциклопедическом словаре Брокгауза и Ефрона. Сверяясь с «Жизнью Иисуса Христа» Ф. Фаррара, он выписывает, например, сведения о Назарете с отсылкой к ветхозаветным текстам: «О Назарете не упоминается в Ветхом завете, если он не тождествен с Эн-Саридом (Фарр., стр. 80)…» (562-8-1-27). Порой встречаются и прямые цитаты из Ветхого Завета, как, например, под заголовком «Назарет»: «…сынам Завулоновым по племенам их, и простирался предел удела их до Сарида… (Книга Иисуса Навина, гл. 19: 10)» (562-8-1-29 об.).
К Ветхому Завету читателя отсылает и образ Абадонны, встречающийся в Откровении и Книге Иова и связанный со смертью и гибелью, а также канделябр с ветвями в виде змей, вызывающий ассоциацию с ветхозаветным изображением дьявола. Опосредованно ветхозаветные реалии вводятся через Талмуд, когда речь во 2-й главе идет о зажженных Иудой светильниках: «Ни для кого из подлежащих смерти по определению Торы не устраивают засады, кроме совратителя (mesith). Как поступают в этом случае? Приводят к нему двоих молодых ученых [и ставят их] во внешнем помещении, а он сидит во внутреннем помещении; и зажигают для него светильник, чтобы они видели его и слышали его голос» (Талмуд 1902; указано С. Бобровым). Ассоциативная связь с Ветхим Заветом проявляется, например, в описании чудес, демонстрируемых Князем тьмы, в частности, «денежный дождь» представляет собой сниженный вариант манны небесной. В некоторых случаях Ветхий Завет используется в качестве подтекста. Так, рассуждение Воланда о внезапности смерти и бессилии человека знать события наперед вполне соотносится с аналогичным изречением о ничтожности человеческой жизни в Новом Завете (Послание Иакова 4: 13–15): «Теперь послушайте вы, говорящие: «сегодня или завтра отправимся в такой-то город, и проживем там один год <…> вы, которые не знаете, что (случится) завтра: ибо что такое жизнь ваша? Пар, являющийся на малое время, а потом исчезающий» (указано С. Бобровым). Однако и эти, и другие примеры, которые можно привести в доказательство обращений Булгакова к Ветхому Завету, еще более оттеняют главенствующее значение в тексте романа евангельских мотивов, реалий и персонажей.
Роман мастера о событиях в древнем Ершалаиме обрамлен «московским сюжетом», и это придает ему особое композиционное место «текста в тексте». Последовательно прослеживая ход работы Булгакова над МиМ по редакциям, можно увидеть сложности, связанные с этим композиционным решением. В ранних редакциях, когда в замыслах автора еще не было места фигуре мастера, повествователем романа в романе является Князь тьмы (фигурирующий в редакциях под разными именами — Антессер, Азазелло, Велиар Вельярович). Все рассказанное им выполняет функцию Евангелия от дьявола, а сам он занимает подчиненное Иешуа положение и исполняет его волю.