Лучше всего прекратить этот разговор и заставить собеседника спуститься на землю. А то еще кто-нибудь сболтнет ерунду, а другой подхватит ее.
— И охота вам, ей-богу… Да ну их, англичан, с их миссиями и концессиями. Это дело не нашей компетенции.
— Я и сам, собственно, так думаю, Евгений Викторович. Меня интересует строительство.
— Я не знаю о строительстве больше того, что пишут о нем в газетах. А опубликованное, надеюсь, вы все читали. На строительство возлагают большие надежды… Но ведь вас интересует только работа? А работа для инженера, безусловно, найдется.
— Мне бы только работу получить, Евгений Викторович. Работать и нормально жить. А то сам себя перестаешь уважать из-за безделья. Главное, обидно, никакая собака тебя не знает.
Последние слова Преображенского услыхала и Любовь Прохоровна.
— Так-то уж и никто? Может, и к лучшему, что так…
— Ценю, Любовь Прохоровна, ваш намек, но я имею в виду совсем другое. Как инженера меня и вы не знаете.
— А чем бы я вам помогла, если бы и знала? Если вы инженер, пойдите к ним… Вот у Жени отбоя нет от работы, а вы…
Преображенский снял очки, прищурился — от глаз остались лишь пронизывающие полоски. Он всматривался в молодую женщину и молча думал. Что породило его задумчивость: слова или внешность Любови Прохоровны? Ей показалось — последнее. Поэтому она покраснела и, не выдержав его взгляда, молча вышла.
IX
Лодыженко из Ферганы не вернулся в Чадак, а поехал в Намаджан. Хотя в телеграмме Мухтарова и говорилось, что он будет ждать Лодыженко в Чадаке, однако технику показались слишком сильными узы, привязывающие Саида-Али к Намаджану. Несколько слов из коротенького письма Мухтарова уверили Лодыженко в том, что Саида-Али надо искать в Намаджане, а не в Чадаке.
Вначале Лодыженко заехал на квартиру Мухтарова. Хозяин-узбек, едва умевший связать несколько русских слов, подтвердил ему, что его квартирант действительно собирался выехать в Чадак, даже просил оседлать коня. Но потом передумал! Где он находится сейчас — хозяину неизвестно.
— Может быть, он в вашем парке, на островке? — спросил Лодыженко.
Хозяин отрицательно покачал головой. Лодыженко показалось, что тот даже обиделся на него за Мухтарова. И еще раз хозяин отрицательно покачал головой, что-то пробормотал, выражая этим недовольство то ли предположением Лодыженко, то ли поведением Саида-Али Мухтарова. Наконец, подбирая русские слова, он с большим трудом объяснил:
— Парк? Ресторан, хороший русский женчина? Нет… Янги-арык пошла. Гора видит, вода видит, арык видит Саид-Али. Женчина вечером, когда сонца мало-мало спать пошла, своим муж гулат пошол, Саид-Али не говорит!
— А где находится Янги-арык? — спросил Лодыженко, заметив, что хозяин всячески оберегает репутацию своего квартиранта.
Янги-арык протекал через весь старый город, огибая хлопкоочистительный завод, и, пройдя по огородам нового города, будто убегал под землю, с шумом проваливаясь в большой сифон из чугунных труб, проложенных под полотном железной дороги. Несколько чугунных труб, диаметром около метра, стояли в ряд, всасывая окрашенный лёссовым илом стремительный поток воды. Пройдя под полотном железной дороги, вода снова впадала в бетонное русло и уходила прочь из города, туда, где ее ожидали головы мелких арыков, ожидала целая оросительная система городских, дехканских и совхозных земель.
Здесь возле сифона Лодыженко и нашел Саида-Али. Он сидел на раскаленном солнцем бетоне и зачарованно глядел, как в пропасть, в мутную, бурлящую воду. В руках он держал забрызганный блокнот и карандаш.
— Вот это хорошо, Семен, что ты догадался и заехал сюда. Здравствуй, здравствуй. Из Уч-Каргальской станции ты вернулся в Чадак и, не застав меня у матери, приехал сюда?
— Нет, Саид-Али, я сделал умнее. Я не поехал в Чадак, а из Ферганы прямо сюда, к тебе, завернул.
Мухтаров слегка улыбнулся и покраснел. Нетрудно было догадаться, почему техник усомнился в его скором приезде в Чадак и поспешил к своему другу. Причиной задержки Саида Лодыженко считал «замужнюю женщину», о которой ему стало известно из письма самого же Мухтарова.
— Ты, Семен, действительно лучше, чем я предполагал.
— А почему именно? — спросил не понявший его Лодыженко.
— Пойдем потихоньку, где-нибудь пообедаем и поговорим.
Саид-Али, весь забрызганный водой, загорелый, стройный, быстро соскочил с бетонной стены. В его глазах ярко светилось искреннее, неподдельное дружеское чувство.
— Правильно сделал, что не поверил в мое скорое возвращение в Чадак! Но я хочу посоветоваться о другом. Это, может быть, и нехорошо с моей стороны, Семен? Как ты считаешь, может коммунист влюбиться, так сказать, по-беспартийному, как желторотый юноша? — И Саид-Али, взяв друга под руку, весело захохотал.
Они пошли по отлогому бетонированному берегу. По обеим сторонам арыка зеленели густые сады. В их глубине виднелись дома, глиняные дувалы, там кудахтали куры, оттуда доносились голоса людей.
На мгновение Саид-Али остановился и, помолчав, тихо промолвил:
— Я опустился до того, что и координаты этой Суламифи изучил, как трассу будущего канала: вон в том домике живет…
— Знаешь, Саид, что можно сказать о твоем признании? В жизни всему свое место и время. Я не знаю, кто она, но если замужем и разрешает себе…
— Довольно, Семен, все ясно: и место, и время, и другие признаки «морального разложения»… Давай лучше рассказывай о поездке, с чем вернулся.
— Ну нет, погоди. Такого не бывает после указанных «координат». Разговор надо довести до конца. Мы с тобой должны других учить, а сами…
— Прекрасно, Семен! Потом сделаешь свои выводы. Я уверен, что они будут очень выдержанные, и убедительные. А сейчас — рассказывай о поездке к Синявину.
Они немного помолчали. Перешли через мост и свернули в улицу, обсаженную молодыми тополями. От арыка, протекавшего по улице, возле тротуара, отходили небольшие арыки в каждый двор.
— Должен выслушать, раз начал разговор. Кто бы она ни была, Саид-Али, я ее не осуждаю. Если у женщины хороший муж, она не разрешит себе принимать ухаживания, пускай даже и такого красавца, как ты… Погоди-ка, погоди. Должен выслушать меня. Словом, как у нас говорят: пей, Саид, да ума не пропивай. Если это лишь развлечение для вас обоих… брось, не стоит тебе… Ты, солидный человек, весь на глазах у людей, а она замужняя женщина…
— Я этого не знаю!.. Собственно, могу не знать.
— Однако же знаешь!
— Это лишь тезис для лектора на тему о моральном облике влюбленных. При встречах с нею — я не лектор…
Лодыженко, чувствуя, что может наговорить Саиду много неприятных слов, всячески сдерживал себя. Однако бросил:
— Любовник?
— Слишком банально, товарищ партийный руководитель. И, если хочешь, оскорбительно.
— Ну, конечно, — не скрывая иронии, согласился Лодыженко. — Раскрылась страница душевной страсти…
— Перестань, Семен! Как ты можешь иронизировать, когда обязан серьезно и более внимательно перелистывать эти «страницы»! Если уж говорить таким языком о лучших человеческих чувствах, о вечных для человечества законах любви, то нужно знать одну простую народную мудрость: «Трепетного волнения души влюбленного не почувствовать тому, у кого в груди вместо сердца осколок льда…» Ты должен был почувствовать, что твой друг влюблен, а не любовник! Еще ничего не произошло, но мне уже нелегко взвешивать на весах морали: где эти взаимоотношения граничат с «недозволенным». Замужняя женщина… Но ведь теперь это уже становится барьером, который надо взять любой ценой! А подумал ли ты о том, что этот брак, быть может, трагедия ее жизни? Ты вспомнил лишь обывательское утверждение: «За хорошим мужем жена не разрешит себе…» А вдруг муж все же «хороший», но ошибка была допущена значительно раньше, когда доброта его не играла еще никакой роли. Ты спасаешь мужа, а душу женщины готов растоптать…