Если своевременно не отдать ее отцу, то она в будущем действительно будет упрекать его. А эти упреки будут для него жестоким ударом.
— Мария, я хотел… эту комнату… товарищ Лодыженко редактирует со мной мою работу. Да ты не понимаешь этого, пойдем на минутку, я объясню.
— Тамочка, поиграй тут. Я с Евгением Викторовичем… — и, уже захлопнув дверь, она пожаловалась ему: — Как плохо стало без Джека. Она так любила этого пса!
Храпков решил побеседовать с Марией в своей комнате. Он смутился и не знал, с чего начать. Потом улыбнулся, вспомнив, как на Воскресенском рынке обозвали его «дредноутом».
— Мария! — сказал Храпков и сделал паузу, но совсем не от волнения. Он подбирал самые простые слова, чтобы Мария поняла его. Она стояла, держась рукой за медную дверную ручку.
— Саид-Али хочет, чтобы девочка жила у него. Я сам читал его записку, смятую и выброшенную тобой в уголок передней. Кстати, никогда не оставляй там мусора. Просто противно. Я врач или… или… грязная канцелярия?!
— Ну, так я же слушаю. Вот уже и плетенку для мусора купила.
— Одевайся и… пойдем!
— А вы?
— С вами я пойду к нему тоже.
— Нет, я одна. А как же вы?
— Это еще не решено. А потом… Да, комнату, что забита нашим барахлом, убрать надо. А ты же… будешь приходить сюда порядок наводить. Здесь же недалеко. Лодыженко обещал пожить у меня в этой комнате, и… я наконец закончу свою работу.
— Давно пора.
Мария вошла в комнату к Тамаре и загрустила. Она осмотрела комнату, набралась духу и обратилась к девочке:
— Тамочка, к папе хочешь?
— А я его в карман положила, — ответило дитя.
Мария присела на корточки и, обняв девочку, тихим голосом объясняла ей, а у самой горячие, тяжелые, как капли свинца, слезы текли по щекам, обжигая их.
— К живому папе, Тамочка, поведет нас Евгений Викторович. Хочешь?
— Хочу, тетенька. А чего ты плачешь?
— От радости, от радости!
— Мне тоже плакать?
— Чего?
— От радости… Тетенька, а игрушки забирать?
Евгений Викторович запер свою комнату и поджидал их у парадной двери на улице. Ему казалось, что прохожие по-дружески здороваются с ним, желают ему доброго утра. У него на душе творилось такое, что он хотел обнять каждого из прохожих и шептать им на ухо: «Фабиола»…
XXV
Саида не было дома, когда Евгений Викторович постучал к нему в дверь с черного хода. У него не хватило смелости войти в дом с парадного хода: там могут быть посторонние люди, инженеры, разве он знает.
Лодыженко был удивлен. К ним никто не заходил через этот ход. И еще больше он удивился, когда с черного хода зашел к ним в квартиру известный хирург. Следом за Храпковым вошла Мария, ведя за ручку Тамару.
— Тамарочка! Ты в гости? — крикнул Лодыженко и присел возле девочки.
— Нет! Я буду жить у папы. И тетя Маруся. Папа мне игрушку новую купит… Радио сделает…
Ее черные глазенки бегали по комнате, заглядывали во вторую большую комнату. В этих глазах светилось нетерпение:
— Где же папа?
Лодыженко пригласил гостей раздеться, а сам засуетился, забегал по комнате. Поживее поворачивайтесь, центральные телефонистки!
Дочь ждет отца!
Саида долго разыскивали по телефону в цехах. Наконец коммутатор Сельмашстроя соединил Лодыженко с Саидом.
— К тебе пришли гости! Правду говорю, гости… Да нет, нет… Честное слово, самые дорогие… Немедленно приходи домой… Ну, раз освободился, тем лучше. А, да… Приходи, увидишь… Принеси какой-нибудь гостинец!
Лодыженко, сияя, повесил трубку, а Храпков поднялся с дивана. Ему почему-то сделалось душно и тревожно. Он понимал, что совершал большое дело, был горд от сознания этого, но все же…
Душно и тревожно! Он выйдет на минутку. И пошел.
Тамара разделась, какую-то минутку осматривала все вокруг, знакомилась с обстановкой. Когда же увидела, что и Мария разделась, как дома, она сразу оживилась, взобралась на кровать Саида и принялась своими кулачками взбивать подушку, чтобы она стала — как это делает Мария — пышной.
— Куда же это ты с ногами? Никогда этого с ней не было, — оправдывалась Мария перед Лодыженко.
Евгений Викторович прохаживался по тротуару и пытался думать о своей работе и о том, как он предложит Лодыженко переехать к нему на квартиру, хотя бы на зиму… А там Тася возьмет перевод в Ташкент, а может, может, он…
Но какая-то дрожь пробирала все его существо. Он повернул к трамвайной остановке, откуда должен был идти Мухтаров. То старался он быть подальше от квартиры Саида, то снова хотелось встретиться с ним и первым сообщить об этой новости.
Он вскочил в чей-то двор, чтобы не глядеть на улицу. Рукой держался за сердце, которое, казалось, вот-вот выскочит из груди, распираемой чувствами, переполненной еще не осознанными ощущениями.
Саид-Али бежал к своему дому напрямик через улицу. Он не видел ни дороги, ни людей перед собой. Он догадывался, о каких гостях шла речь. Ведь еще вчера ночью, вернувшись из степи, они долго мечтали с Лодыженко об этом дне.
Без стука вбежал он в комнату и тут же зашатался. В глазах рябило, а в груди бушевала буря. Как назвать: Тамара? Доченька?.. А хватит ли выдержки, сил?
Пошатываясь, сдерживая боль и радость, пересиливая какую-то тяжелую усталость во всем теле, Саид шел к своей кровати, не отрывая затуманенных глаз от ребенка. Тамара оставила подушку и бросилась было к Марии. Но… она узнала этого человека. Заинтересовалась им. Она…
Она радуется. Устремила свои глазенки на него и замерла. Саид молча сел возле девочки. Холодной рукой он сильно потер свой лоб, будто разгоняя черные тучи, застилавшие его глаза. Тамара шевельнулась, но осталась рядом с ним.
Только мгновение посидел Саид на кровати и вскочил. Не глядя ни на кого, он снял свою кожанку. Потом зашел в другую комнату и быстро переоделся в теплую сорочку. Затем стремительно забежал в эту комнату, точно боялся, чтобы злодеи не похитили его сокровище.
— Извините, Мария, я… еще с холоду… — произнес он так, будто находился в комнате больного.
Девочка, услыхав его голос, обрадовалась и звонким, детским голоском произнесла:
— Папа!..
Саид не мог совладать с волнением, его охватившим. Он застонал и схватил девочку в свои объятья.
— О тетя! — защебетала она, но… Таких нежных и сильных объятий она еще не знала.
— Тамарочка, это же… папа! — промолвил он и прижал к груди дочь. Он пронес ее по комнате и снова сел на кровать.
Как она дорога, какая родная!
Тамара притихла на руках у отца. Может, боялась или же радовалась.
В комнате все замерло.
Лодыженко в соседней комнате о чем-то шепотом говорил с Марией, а отец с дочерью разговаривали без слов, только биением сердец.
…Тамара на груди у отца уснула. Он чувствовал это по ее ровному дыханию, по отяжелевшему телу и боялся пошевелиться, чтобы не разбудить ребенка.
Раздался звонок телефона. Лодыженко подошел.
— Что там? — шепотом спросил его Саид.
— Ничего особенного. Тебя спрашивал Щапов по какому-то важному делу, да я сказал, что ты занят.
— Щапов? Зачем же ты? Может быть, из ЦКК? — В глазах Саида-Али была мольба.
— Ты не волнуйся, — прошептал Семен. — Он сказал, что можно вечером. Это действительно звонили из ЦКК.
— Да положите ее. Дайте я. Ей так неудобно спать. И жарко…
Мария нежно уложила сонную Тамару на взбитые ею же отцовские подушки.