Я приехал с Бибиковым в шустерклуб, и Атава сразу поймал нас в свои сети, пригвоздив к столику. Как всегда в клубах этого рода (например, в Приказчичьем, на Владимирской[298], тоже усердно посещавшемся литераторами), между столиками бродили «погибшие, но милые создания», и Атава объявил, что он уже сделал свой выбор:
— Я ангажировал самую толстую на весь сезон, — кричал он тоненьким голосочком, раздувая ноздри.
Как потом оказалось, Атава ангажировал ее на всю жизнь.
Выступила худенькая фигурка начавшего лысеть господина с выпуклыми печальными темно-кофейными глазами и в эспаньолке, черной, как уголь. Он гнался за красавицами.
— А, испанец… — взволновался Атава. — К нам!
Фигурка сконфузилась, немедленно остановилась, подошла и раскланялась.
— Рекомендую — маг и волшебник: украл штаны у приятеля, продал, на вырученные деньги купил газету и умудряется выжимать из нее ежедневно по целому рублю на клубничку. Ну, братец, не взыщи.
Атава слил тут в стакан остатки шампанского, которое мы пили, и предложил человечку.
— Пей!
Человечек взял стакан, кивнул длинным горбатым носом, и собрался пить. Но мне стало жаль его. Что за издевательство! — Не пейте! Человек, подайте нам бутылку посвежее!
— Благодарю вас, — улыбнулся глазами человечек. — Сергей Николаевич рассказывают неточность. Я, положим, купил газету с аукциона за тринадцать рублей пятьдесят копеек, но к этому — я не крал брюков у приятеля. Зачем? Макаров лично одолжал их мне, чтобы я мог пойти в них на Апраксин купить себе собственные, именно на эти тринадцать рублей пятьдесят копеек… Ну, и что же из этого? Я и Макаров стали издавать газету. И так как его были брюки, и они принесли счастье, то он и подписывается, как редактор, натурально. Я же, чтобы вы знали, совсем не испанец, а я есть австрийский уроженец…
— Испанец! Поставь же и ты бутылку, — закричал Атава.
Видя, что дело может дойти до скандала, — потому что Атава норовил схватить человечка за нос, — я подмигнул Бибикову, и мы исчезли.
Не подозревал я тогда, что в шустер-клубе, где я был в первый и последний раз, я встретил уже человека, с которым впоследствии судьба свяжет меня на долгое время и который станет не только моим комическим «другом», но и моим хозяином, в качестве капиталиста и эксплуататора.
По четвергам я, обыкновенно, бывал у Репина у Харламова моста[299], где собирались знаменитые передвижники — Крамской, Шишкин, Ярошенко, Мясоедов и другие, нередко возглавляемые их апологетом Стасовым, громившим все, что, по его мнению, бесполезно, и в особенности эстетику.
Однажды он меня встретил на Невском и, указав на Казанский собор, закричал:
— Ну, что прекрасного в этом здании? Я каждый раз отплевываюсь от этого безобразия. Завести в этих ни к чему ненужных кораблях и пределах со временем библиотеку или музей не будет возможности — не перестроишь! Разрушить — не позволят, да и дорого обойдется. Просто памятник, человеческого тупоумия. Но взгляните на этот дом. — Он указал на угловой дом, похожий на ящик. — Душа умиляется! Целесообразно, полезно, и, следовательно, прекрасно.
У Репина голос его гремел тоже, как труба. Меня он называл «Варом»[300], находя, что у меня большое сходство с бюстом злополучного римского полководца.
— Вара из него сделайте, Вара! — кричал он Репину.
Репин, вместо Вара, сделал из меня обреченного на смертную казнь преступника, над которым уже занесен меч палача (позировал художник Кузнецов)[301], а Николай угодник (Лев Толстой) останавливает руку палача. Поодаль стоит еще группа обреченных на смерть и в их числе худенький юноша (Мережковский)[302].
Репин был очень гостеприимен, вечно работал, одаривал гостей своими этюдами и рисунками и любил литературные беседы, У него собирались и кроме четвергов на особые интимные вечера. Приглашались молодые писатели — Гаршин, Леман[303], Фофанов, Бибиков. В гостиной, погруженной в сумрак, усаживали меня, и я импровизировал рассказы с фантастическим содержанием. Фофанов выкрикивал свои стихи, Бибиков поражал памятью, с какою он мог продекламировать наизусть всего «Медного всадника». Присутствовали дамы, между прочим, какая-то красивая, чрезвычайно моложавая, баронесса, у которой был уже взрослый усатый сын — дипломат. Бывала Надежда Николаевна Леман; вдова композитора Серова[304]; натурщица Вентури[305], выдававшая себя за кровную итальянку и морочившая даже итальянцев. Она говорила: «иль художнико» и страшно ломала язык. На самом деле, она была русская княжна. Эту Вентури Бибиков боготворил и познакомил ее с Полонским, на юбилей которого она явилась почти совершенно оголенная, в костюме Психеи. Другой раз в меблированных комнатах на Николаевской, где я временно проживал, собралось у меня много гостей, литераторов и художников, артистов и адвокатов, которых всегда манил к себе литературный мир. Бибиков привез Вентури; она вошла в комнату в ротонде, вдруг сбросила с себя ее и очутилась одним прыжком на столе уже совершенно голая и застыла в позе Венеры Медицейской. Было это так неожиданно, что водворилось на несколько мгновений молчание, которое прервал Репин.
298
Приказчичий клуб с 1875 г. располагался на Владимирском проспекте, в доме X. Д. Спиридонова, № 12.
299
Художник Илья Ефимович Репин (1844–1930) в 1882–1887 гг. жил во втором этаже доходного дома К. Григорьева на Калинкинской пл., № 3, кв. № 1 (позднее, до 1895 г., здесь же, в кв. № 5, в специально надстроенной мансарде, у художника была мастерская) (соврем, адрес: пл. Репина, № 3–5). Одним из своих фасадов этот дом выходит на канал Грибоедова (быв. Екатерининский), но отнюдь не около Харламова, а неподалеку от Мало-Калинкина моста.
300
Очевидно, имеется в виду император Марк Аврелий Антонин Гелиогабал (204–222), правивший с 218 по 222 г., который по отцу принадлежал к сирийскому аристократическому роду Вариев и от рождения именовался Бассианом Барием Авитом. Гелиогабал был убит в междоусобной борьбе сторонниками его двоюродного брата и одновременно приемного сына Александра Севера.
301
Николай Дмитриевич Кузнецов (1850–1929) — портретный и жанровый живописец; с 1881 г. участник Товарищества передвижных художественных выставок.
302
Имеется в виду картина И. Е. Репина «Николай Мирликийский избавляет от смерти трех невинно осуждённых» (1888, находится в Государственном Русском музее в Петербурге).
303
По-видимому, имеется в виду Анатолий Иванович Леман (1859–1913) — писатель, соученик С. Я. Надсона в Павловском военном училище.
304
Валентина Семеновна Серова (урожд. Бергман, 1846–1924) — жена композитора А. Н. Серова, мать художника В. А. Серова, первая в России женщина-композитор.
305
8 декабря 1910 г. «Биржевые ведомости» в заметке, посвященной юбилею художника К. Е. Маковского, упоминают и его излюбленную натурщицу: «Убедившись, что прекрасное тело ее начинает увядать, Вентури переменила карьеру натурщицы на карьеру драматической артистки. Несколько лет она служила в провинции, потом вдруг нежданно-негаданно пошла в монастырь. Чудная, одаренная Вентури всегда высоко ценила талант Маковского. И вот теперь, случайно узнав в своей курской глуши о готовящемся юбилее, бывшая Вентури, теперь сестра Леоконида, написала одному из художников письмо, где обещает непременно приехать к 18 декабря».