В 1878 году князь Урусов — известный адвокат и знаток и любитель литературы, высылавшийся одно время из Петербурга за участие в Нечаевском процессе[344] — не верил доносу Лескова или его службе в охранке, но, приглашая меня к себе на вечер, предупредил, что он заранее желает знать, как я отношусь к Лескову, потому что, если я отношусь к Лескову недоброжелательно, он его к себе не пригласит, хотя и считает его писателем, достойным уважения.
Я уверил его, что ничего не имею против Лескова, но другие гости Урусова, как Арсеньев, Стасюлевич и Утин, не согласились встретиться с автором письма о поджогах и таких романов, как «Некуда» и «На ножах»[345].
Кстати об этих романах. Такие критики, как Скабичевский, работавший в радикальных органах, и другие, помнившие хорошо, что представляло собою литературное общество в 60-х годах, говорили мне, что на самом деле в этих романах фактически все верно: жили коммунами на одной квартире люди обоего пола и нередко состояли в «коммунальном» браке, Тут они называли мне имена очень видных писателей; но гневались на Лескова за его тон. Он над всем этим издевался со своей «изуверской усмешечкой» и частным случаям придавал в своих повествованиях и описаниях общий характер.
Действительно, когда перечитываешь «Некуда» и «На ножах», приходишь в трепет от неистовой злобности, с какой романист выдвигает своих действующих лиц и заставляет читателя отступать перед их нутром, вывернутым наружу беспощадным ножом сочинителя. Все у него на ножах, а он сам еще, как мясник, орудует ножом над ними; тем не менее, ужасающее, по силе черных красок, дарование Лескова не может быть опровергнуто. Он — писатель единственный в своем роде.
Тут интересно сопоставить Достоевского и Лескова, которые, надо заметить, были именно сами на ножах друг с другом. Достоевский также не щадил человека, въедаясь в его сердцевину и показывая до чего он жалок, низок, несвободен и гнусен, но было в его мрачном творчестве что-то человеческое; гуманное, отчего читатель проникается не отвращением, а прощением; гнуснейший Федор Павлович Карамазов и тот внушает какое-то чувство, похожее на сострадание, как жаба, которую — идешь, наступишь на нее, она раздуется, зашипит и, все-таки, раздавишь и: как бы пожалеешь, потому что — живая тварь. Таким образом, Федор Карамазов у Достоевского все-таки — живая тварь. А у Лескова (Стебницкого) люди по роду своей деятельности, в сущности, хорошие и даже особенно хорошие, представлены в обличье негодяев, мерзавцев и отталкивающих, как мокрицы и клопы, эстетическое чувство читателя до болезненной отвратности. Какой-нибудь Федор Павлович Карамазов, читая «Некуда» или «На ножах», должен почувствовать радость за себя: вот они — какие хорошие люди, вот они — писатели, пот они — либералы какие; нет, если я мерзавец, так, по крайней мере, я сознаю себя и не выдаю себя за ангела.
Правда, у Лескова, в других его произведениях, сквозит уже темперамент не столько сатирика, сколько юмориста и превосходного бытописателя; но и в выборе его персонажей, как, например, в «Соборянах», угадывается, опять-таки, писатель с определенными симпатиями и тенденциями. Во всяком случае лучшей его вещью надо считать «Соборян».
В конце концов, он, проведя почти всю жизнь, в литературном уединении, подпал под влияние Толстого, съездил к нему[346], умилялся образом жизни великого человека и с благоговением рассказывал, возвратясь из Ясной Поляны, как Лев Николаевич, сам, не затрудняя прислугу, выносит утром из своей спальни посуду с ручкой, как он борется с курением, хочет — и не курит; и с мясоедением: подойдет ночью к буфету, где стоят котлеты, посмотрит и назад возвращается; сапоги точает и печки крестьянкам складывает.
Познакомил и свел меня с Лесковым Виктор Бибиков. Бибиков был молодой человек из тех писателей, которые не оставляют следа в литературе, но которые, однако, являются, более или менее, соединительной тканью в ней. Они играют роль посредников между ее главнейшими органами. Как без Бибикова можно было бы соединить не только Лескова — и меня, но Лескова и Арсеньева, этого белоснежного чистоплюя либерализма, писавшего в «Вестнике Европы» и державшего в нем первую скрипку, с необычайной моральной сухостью и строгостью?
Лесков, которого я увидел первый раз, был уже пятидесятилетним стариком, приземистым, широкоплечим, с короткой шеей, с большой седой головой, с немногочисленными на черепе волосами и с чрезвычайно живыми, темными и казавшимися черными, яркими глазами, На нем была цветная блуза. Он подошел ко мне и крепко меня обнял, прижавшись щекой к моей груди.
344
Это указание не является вполне точным. В качестве адвоката князь А. И. Урусов, действительно, в 1871 г. принял участие в процессе «нечаевцев», где защищал П. Г. Успенского и Ф. В. Волховского (последний был оправдан). Однако инкриминировано ему было то, что, находясь в Швейцарии, Урусов высказался за то, чтобы швейцарское правительство не выдавало С. Г. Нечаева России. На этом основании его обвинили в «преступных сношениях» с революционерами, осужденными по делу «нечаевцев», 30 сентября 1872 г. произвели обыск в его квартире, арестовали и выслали из Москвы в Лифляндскую губернию под надзор полиции. В течение ряда лет Урусов был вынужден заниматься лишь литературной деятельностью. В 1876 г. был освобожден из ссылки при условии, что он не станет заниматься адвокатской деятельностью. При содействии А. Ф. Кони в 1878 г. поступил на должность товарища прокурора С.-Петербургского окружного суда. В 1881 г. с разрешения министра юстиции Д. Н. Набокова с большим трудом, после нескольких прошений об отставке, уволился из прокуратуры и вновь вступил в сословие присяжных поверенных С.-Петербургской окружной судебной палаты.
345
Романы Н. С. Лескова, окрещенные в критике «антинигилистическими»: «Некуда» был напечатан в 1864 г. под псевдонимом М. Стебницкий в «Библиотеке для чтения» (№ 1–5, 7–8, 10–12); «На ножах» — в «Русском вестнике» в 1870 (№ 10–12) и в 1871 (№ 1–8, 10) гг.
346
Первая встреча Лескова и Льва Толстого имела место в Москве, в доме Толстого, 20 апреля 1887 г. Вскоре Толстой писал В. Г. Черткову из Ясной Поляны: «...был Лесков. Какой умный и оригинальный человек!» (Толстой Л. Н. Полн. собр. соч.: В 90 т. Т. 86. С. 49. Письмо от 24–25 апреля 1887 г. из Москвы). Вторая и последняя встреча писателей состоялась в Ясной Поляне, где Лесков провел два дня, 25 и 26 января 1890 г.