— Ну, вот, наконец-то! У меня под ложечкой даже засосало, нет и нет вас. Чехов тоже не приехал, Баранцевич изменил. Не угодно ли взглянуть, места ваши никем не заняты.
От этого новогоднего ужина у меня осталось несколько комических штрихов.
Юлия Безродная чересчур насмешливо посматривала и знакомилась с обществом Лейкина. Ее смешили наряды дам, их вульгарные лица и развязность. Они хлопали рюмку за рюмкой вино и даже водку, как мужчины.
Сидевшая со мною рядом купчиха взяла на себя заботу угощать меня.
— Что вы так мало кушаете? — говорила она мне; — наверное вы наелись раньше. Как посмотришь да вас, сразу думаешь: ну, обжора, не откажется от хорошего кусочка; а, между тем, вы, как барышня. Вот, позвольте предложить вам, вот еще вот это. Скажите, что вы обожаете, — гуся или утку? Нет, не желаете, к рябчику склонность почувствовали? Позвольте и рябчика вам положить. А, что, как вы думаете, хватит рябчиков на всю публику? — вдруг заинтересовалась она; — сколько нас за столом? Вы говорите восемнадцать человек? Ах, какой вы профессор умножения!
Мало-помалу, Лейкин становился популярнее, богаче. Жена его, кажется, даже упразднила белошвейную, найдя для себя неприличным больше содержать ее. От генеральских штанов он не отказывался. Встретивши меня на Невском, Лейкин остановил извозчика, перешел на панель и рассказал мне, что едет к великому князю Алексею Александровичу[374] и уже получил от него бриллиантовый перстень.
— Бриллианты дешевые, желтые, но дороги не бриллианты, а внимание. Он пригласил меня и сейчас еду к нему читать по утрам мои рассказы. Он находит, что я недурной рассказчик. Я, действительно, со сцены могу рассказывать, не только в кабинете у такой особы. Мне вот хотелось бы через него к царю проникнуть. Он наше русское направление любит, а я, хоть и маленький Щедрин, но русский с ног до головы. Да, жаль, сейчас, — сообщил он, понизив голос до шепота, — говорят, запил. Ведь, вот, что значит русская-то душа в нем сидит — требует!
Больше с Лейкиным я не видался.
Глава сороковая
Я. П. Полонский
Еще живя в Чернигове, я вошел в сношения, как начинающий поэт, с Полонским, который был тогда редактором только-что возникшего журнала «Пчела». Мое стихотворение было принято и напечатано, что было, конечно, молодому стихотворцу лестно, и именно потому, что принял Полонский.
Муза Полонского была мне знакома, разумеется, с детства, так как его стихотворениями изобиловали школьные хрестоматии. В особенности, популярна была его детская поэмка «Солнце и месяц»[375], а в доме у нас распевали, дай везде, деревенские барышни, за четырехногим фортепьяно, романс его — «Под окном в тени мелькает русая головка»[376]. Помню, большая поэма Полонского «Собаки» была напечатана в «Отечественных Записках»[377], и критика порядочно издевалась над его длинными бытовыми поэмами, а он защищался против нападок критиков, выставляя всю прогрессивность своей лиры и указывая на полное тождество проводимых им идей с идеями Писарева. Считал он себя подлинным сыном сороковых годов, примкнувшим к движению шестидесятовцев.
Приехавши в конце семидесятых годов в Петербург, я узнал, что поэт Полонский служит в цензуре, правда в иностранной, что считалось не столь позорным, и что он уже в больших чинах, уже генерал. На одном литературном вечере я увидал его высокую фигуру, опирающуюся на костыль. Мне до сих пор неизвестно, почему хромал Полонский[378]; знаю только, что он был долгое время в Тифлисе и прекрасно описал его[379]. Когда потом, уже в двадцатом веке, мне пришлось быть в этом городе во время войны, я поражен был необыкновенно точным рисунком и живописью, с какой Полонский изобразил столицу Грузии. И то сказать, что она не особенно, должно-быть, изменилась с сороковых годов, с тех пор, как там служил Полонский.
Первый раз я познакомился с ним на квартире у Минского. Приехав из Киева, я остановился у Минского, и часов в одиннадцать утра к нему приехал с визитом Яков Петрович. В общем разговоре я напомнил ему о том, что я был, так сказать, поэтическим крестником его, и он сейчас же вспомнил мое стихотворение и пожалел, что ему скоро пришлось выйти из «Пчелы», как редактору, иначе он придал бы этому журналу совсем другой характер. Он очень удивился, когда я сказал ему, что в провинции в большом ходу некоторые его романсы.
374
Великий князь Алексей Александрович (1850–1908) — четвёртый сын Императора Александра II и Императрицы Марии Александровны. Член Государственного совета (с 1881), генерал-адъютант (с 1880), адмирал (с 1888), почетный член Императорского Православного Палестинского Общества. В конце русско-японской войны, после Цусимского разгрома русского флота, добровольно подал в отставку и 2 июня 1905 г. уволен со всех морских постов. В русском общественном мнении считался одним из ответственных за поражение России в русско-японской войне. Дворец Великого князя Алексея Александровича располагался на набережной Мойки, №122 (возведен в 1882 г. архитектором М. Е. Месмахером).
375
Стихотворение «Солнце и Месяц» («Ночью в колыбель младенца...») (1841) — одно из ранних произведений поэта, стихотворная аллегория, «приноровленная к детскому возрасту» (по словам автора). Вошло в первый сборник Я. Полонского «Гаммы» (1844).
376
Стихотворение Я. Полонского «Вызов» («За окном в тени мелькает...»), написанное в 1844 г., было опубликовано в журнале «Отечественные записки» в 1845 г. (№ 5). Романсы на эти стихи писали П. П. Булахов (1846), А. И. Дюбюк (1855), А. С. Даргомыжский (1858), П. И. Чайковского (1886).
377
Юмористическая поэма Я. Полонского «Собаки» (1875, 1891) в журнале «Отечественные записки» не публиковалась; была напечатана отдельным изданием (СПб., 1892). В «Отечественных записках» была напечатана его поэма «Мими» (1873. № 9–10).
378
В июне 1859 г. Я. П. Полонский упал с дрожек и повредил ногу. Две тяжелые операции не принесли ему полного выздоровления, и поэт всю оставшуюся жизнь пользовался костылями, а в последние годы был почти неподвижен.
379
С 1846 по 1852 г. Я. П. Полонский служил в Тифлисе (ныне Тбилиси, Грузия) в канцелярии наместника графа М. С. Воронцова. Здесь в 1849 г. вышел сборник его «кавказских» стихов «Сазандар» («Певец») (стих. «Грузинка», 1846; «Грузинская песня», 1847; «Прогулка по Тифлису», 1849 и др.).