— Боже мой, да он вас забыл в руке!
Вообще забывчивостью и рассеянностью Полонский славился. Ему ничего не стоило за чайным столом в вазочку с вареньем погрузить окурок сигары.
У Майкова за ужином, Полонский, которому что-то не понравилось, встал с своего места и начал благодарить гостей за честь, которую ему оказали, посетивши его.
— Но, только извините, пожалуйста, за плохой ужин, — вообразив, что Майков у него в гостях, а не он у Майкова, заключил Полонский: — в особенности извиняюсь перед Аполлоном Николаевичем, что ничем мы не могли угодить ему. Он так ни до чего и не дотронулся. В другой раз ужин будет гораздо лучше, я сам присмотрю.
Кстати, еще анекдот о Полонском. Когда был его юбилей, царь пожелал видеть его. В назначенный день напялил он генеральский мундир и отправился представляться. Был он не один, с несколькими такими же счастливцами. Их выстроил церемониймейстер, и вошел царь, прямо направившись к Полонскому, обращавшему на себя внимание высоким ростом и костылем.
— Позвольте узнать вашу фамилию? — спросил царь.
Полонский растерялся и забыл свою фамилию. Он беспомощно пожал плечами и сказал:
— Вы извините, ваше величество, никак не могу припомнить, — и указал на свой лоб — вертится, вертится, а вот хоть убейте! — и потом, обратившись к церемониймейстеру: — доложите, пожалуйста, его величеству, как меня зовут.
— Это известный поэт, ваше величество; Яков Петрович Полонский! — доложил церемониймейстер.
Царь «милостиво» улыбнулся.
— Очень приятно, я с детства знаю вас. Не окажете ли честь мне и моему семейству позавтракать с нами?
С придворной точки зрения это была неслыханная милость, Полонский, однако, ответил:
— Нет, покорно благодарю, ваше величество, я только-что позавтракал, а дважды обременять желудок не имею привычки.
— Ну, как вам угодно, — отвечал царь.
— Экая ты телятина! — сказал ему Аполлон Майков, когда узнал об этом ответе царю.
— Что делать, вообще я глуп, — признался Полонский.
Глупость он считал для поэта вообще достоинством.
Я как-то был у Полонского, когда к нему в кабинет вошел, отдуваясь, полный и очень пожилой человек с красным носом, повиданному, страдавший сильнейшим насморком.
— Фет! — вскричал Полонский, — здравствуй, красавец, а я только-что перечитывал твои стихи! До чего ты очарователен, неподражаем и глуп, — и он бросился обнимать старого друга.
В 1887 году Полонский приехал в Киев и провел у меня целый день, с утра до позднего вечера. Это было летом, стояла чудесная погода. Благоуханный воздух, тополевые бульвары, южное солнце ободрили старика, подняли его нервы, он как-то вдруг помолодел, и костыль не помешал ему исходить со мною пешком чуть ли не весь город. У Софийского собора встретили мы синеглазую девочку лет четырнадцати.
— Смотри, какая прелесть! — вскричал он и тут же сказал экспромт в честь ее красоты.
Я понадеялся на память и не записал тогда восьмистишие, которым разрешился поэт.
Пешком взобрались мы и на Андреевскую гору, уже когда заходило солнце. С Андреевской горы вообще дивный вид на Днепр и заднепровские дали. Внизу расстилался Подол, тоже живописная часть города с зеленеющей Приоркой, где когда-то жили художники и мастера, выписанные Ярославом Мудрым из Византии.
— Как все ново, когда смотришь на природу с таких пунктов, каких еще не наблюдал. Такое впечатление, как помните, когда в первый раз, в детстве, вдруг слетит завеса с пейзажа, перед тем незаметного для вас. Да вот вам способ, кстати, как аспиранту живописи увидеть под новым углом зрения хотя бы солнечный закат. Встаньте к нему спиною, — и Полонский встал спиною, — теперь наприте голову до самой земли, вот так.
Он нагнулся и шапка слетела с его плешивой головы.
— И смотрите между ног на облака и на все!
Я последовал его примеру.
— Не правда ли, волшебство?
— В самом деле, что-то прекрасное, — отвечал я.
Так мы простояли около полуминуты на Андреевской горе. Никто нас не увидел, а то осмеяли бы.
Когда Полонского хоронили, собрались в церковь все его пятничные друзья, но еще больше было генералитета, и среди провожавших его прах появился великий князь Константин Константинович в звездах и в голубой ленте, а Случевский, возвращаясь с похорон, предложил всем поэтам, бывавшим у Полонского, перенести пятницы к нему и продолжать их в честь покойного.