Выбрать главу

— В самом деле, я виноват, я имел неосторожность сказать Сергею Николаевичу, что у меня дело коммерческое и что я покупаю только имя. Вперед буду осторожнее. У нас не Америка, а Россия.

Чтобы поднять интерес к журналу, Вольф сам решил надуть публику и объявил в рекламе на новый год, что к «Нови» будет приложена огромная олеография с картины Зихеля[414] в широкой золотой раме. Сначала подписка посыпалась, но когда абоненты стали получать картину, то оказалось, что рама не настоящая, а нарисованная на олеографии. «Новь» пришлось прекратить на первых же порах.

Я пришел к Вольфу получить остаток гонорара, что-то рублей шестьсот. Но он удержал из этой суммы восемьдесят рублей, с ужимкой апраксинца дурного тона.

— Пожалуйста, оставьте мне эту мелочь на память!

— На память? — удивился я.

— Уступите.

Я уступил.

Впоследствии Вольф издавал «Задушевное Слово», дрянной журнальчик для детей[415], газету «Луч», в которой сотрудничал Григорий Градовский, организовал «Генеральный Банк» мошеннического тина и, наконец, сошел с ума.

Глава сорок третья

1886–1887

Литературно-Драматическое Общество. Встреча с А. А. Краевским, Н. К. Михайловский. «Русское Богатство».

В меблирашках на Николаевской я работал с утра до вечера, написал ряд повестей, издал несколько своих книг, они хорошо разошлись, некоторые вторым изданием, посещал Русское Литературно-драматическое Общество, что было на Мойке, при театре.

Общество это было самое разношерстное: членами его состояли и либеральные адвокаты — Урусов, Андреевский, Спасович, Утин, и нововременцы, и народники. Плещеев и Григорович читали свои произведения, при чем Григорович иногда просто рассказывал, а рассказывал он мастерски и удивительно красочно, ярко, живо, увлекательно. Выступали Полонский и Майков. Делал научные доклады Кот-Мурлыка (профессор Вагнер)[416]. Декламировали Арсений Голенищев-Кутузов, Случевский. На кафедре появлялись иногда совсем неведомые старцы, обросшие плесенью двадцатых годов, что-то когда-то написавшие, уже забытые и ставшие с тех пор сенаторами.

Профессор Висковатов[417] доказывал, что списки лермонтовских поэм, находящиеся в его руках, самые верные, самые подлинные, самые точные, а мы сомневались.

А. А. Краевский был еще жив. Я встретился с ним на одном литературном вечере и познакомился.

— Тридцатые годы пожимают руку восьмидесятым! — сказал он любезно.

Был он небольшого роста, в черном сюртуке, слегка прихрамывал.

Я спросил его:

— Скажите, Александр Андреевич, можно ли считать стихотворения Лермонтова, известные в печати, более точными, чем те, которые попадаются или где-либо покоятся в списках?

— Пожалуй, что печатные точнее, хотя те и другие прошли через кузницу поэта, — живо отвечал Краевский. — Лермонтов был моим приятелем, мы были с ним на «ты»; стихи творил он мрачные, исполненные мощных вдохновений, а малый был веселый, игривый и шалил у меня в кабинете. Схватится за мое кресло и норовит меня опрокинуть, пака я не соглашусь с каким-нибудь его мнением. К стихам своим относился он, однако, чересчур серьезно. Как ухо его поет, так и должно было оставаться. Из «пламя», а не из «пламени» — хоть убей[418]. Но потом вдруг раз двадцать перечеркает корректуру. В этом отношении он был тяжелый автор. Подлинные рукописи его я долго сохранял на память, и для публики стихи его являлись большею частью в неузнаваемо-прекрасном виде. Знаете сами, что от легкого штриха или перестановки слова зависит в иных случаях высшая красота произведения: тут нажать, там убавить, подчеркнуть, ударить…

— А нельзя ли раздобыть от вас хоть крохотный лермонтовский автограф? — дерзнул я обратиться с просьбой к Красвскому.

— Увы! Что было незначительного — я все роздал по рукам. А папку с его рукописями и черновыми я пожертвовал в музей — Боголюбову[419]

— Художнику?

— Ну, да, Боголюбову. Впрочем, зайдите как-нибудь ко мне. Авось отыщется что из переписки с Лермонтовым.

Я не успел побывать у Краевского — затерла петербургская сутолока.

Михайловский еще не имел в своем распоряжении «Русское Богатство»; название это пока смущало сотрудников «Отечественных Записок», решивших поднять только знамя народного социализма. Он сотрудничал временно в «Северном Вестнике».

вернуться

414

Натаниель Зихель (Sichel, 1843–1907) — немецкий исторический и портретный живописец.

вернуться

415

«Задушевное слово» — журнал для детей младшего и среднего возраста, издавался в Петербурге с 1877 по 1917 г., пользовался большой популярностью (особенно печатавшиеся в нем рассказы и повести Лидии Чарской).

вернуться

416

Николай Петрович Вагнер (1829–1907) — зоолог, профессор С.-Петербургского университета, писатель, печатавшийся под псевдонимом Кот Мурлыка.

вернуться

417

Павел Александрович Висковатов (Висковатый, 1842–1905) — историк литературы, профессор русской словесности в Дерптском университете, специалист по творчеству М. Ю. Лермонтова.

вернуться

418

Имеется в виду строчки из стихотворения М. Ю. Лермонтова «Есть речи — значенье...» (1840):

Не встретит ответа

Средь шума мирского

Из пламя и света

Рождённое слово.

вернуться

419

Алексей Петрович Боголюбов (1824–1896) — художник-маринист, внук А. Н. Радищева; создал в российской провинции, в Саратове, художественный музей имени Радищева. Музей был открыт в 1885 г. и стал первым общедоступным художественным музеем в русской провинции.