Я, кажется, возразил что-то в защиту Тургенева. Утин толкнул меня ногой под столом. Гончаров оживился и стал сравнивать разные места из своих сочинений и сочинений Тургенева. Сходства было мало[223].
— Между прочим я узнал, что Тургенев, разобиженный за то, что я укорял его в плагиате, ставит мне в вину мое цензорство[224]. Но ведь и Майков — цензор, и Полонский — цензор![225]
— В иностранной цензуре служат, — пояснил мне Утин.
— Ну, да, в иностранной — в цензуре! Не все ли равно! — вскричал Гончаров. — Правда, что они ничего не делают, а я день и ночь работал. Правда, что я служил в общей цензуре. И знаете, чем я стяжал себе реномэ сурового цензора? Борьбою с глупостью. Умных авторов я пропускал без спора, но дуракам при мне дорога в литературу была закрыта. Я опускал шлагбаум и — проваливай назад. Да, я сам против цензуры, я не сторонник произвола, я — литератор pur sang[226]. Но надо беречь литературу от вторжения глупости. Ни один редактор не пропустит в журнал глупую повесть или статью. А почему же литература должна быть в этом отношении свободна?
— А где же набрать Гончаровых, много ли их? — опросил я.
Глаза Утина, похожие на две черные крупные вишни, засмеялись.
Гончаров вскочил с места.
— Это уж другой вопрос, господа. Это уж ad hominem[227], а не принципиально!
Беседа была прервана средних лет человеком, низко поклонившимся Гончарову еще у дверей.
— Имею честь наименоваться — художник Наумов[228].
— Пожалуйста, что вам угодно?
— Вы изволили быть современником незабвенного Виссариона Григорьевича Белинского и, наверно, бывать у него, а я хочу изобразить тот момент его жизни, когда он, больной чахоткою, лежит у себя, и жандарм справляется об его здоровье. Так мне нужно было бы знать приблизительно, какая была обстановка в его кабинете? Где стоял стол, книжный шкаф, диван?
Гончаров в нескольких словах удовлетворил его, пояснив, что у Белинского он бывал довольно редко, хотя игрывал с ним в преферанс. Белинский жил тогда, на Лиговке, во дворе[229].
Художник все время стоял, занес кое-что в записную свою книжку и откланялся, а Гончаров переменил разговор и стал советовать мне не сходить с того «своеобразного» художественного отношения к действительности, которое я проявил во «Всходах».
— Ваш «Бунт Ивана Ивановича», который вы напечатали в «Вестнике Европы» в прошлом году, мне меньше понравился[230].
— Вы все читаете, Иван Александрович?
— Все, все решительно, ни одно литературное явление не проходит для меня незамеченным. Сам почти не пишу, а слежу за молодой литературой в оба.
С старосветской вежливостью Гончаров прошелся с нами до дверей и пожелал мне поправиться от моего кашля.
— А докторам, с одной стороны, верьте, а с другой — не верьте: они сплошь и рядом ошибаются. Еще увидимся.
Он был прав. Я выздоровел на юге и увиделся с Гончаровым десять лет спустя в приемной журнала «Нива». Старик потерял уже один глаз и страшно осунулся, но узнал меня и разговорился.
— Литература падает, — начал он, сидя со мной на диванчике, — потому что в унижении. И отчего она так унижена, не понимаю. Уже на что время Николая Павловича было тяжелое, а этой приниженности, как-будто, не было. Был гнет, а унижения не было. В то время бывали низкие писатели, в роде Булгарина, и даже раздавленные, но не было униженных.
Вышел Маркс, седой, сутуловатый, высокий[231], поздоровался с нами, и обратился к Гончарову на ломаном языке.
— Ну, дорогой Иван Александрович, мне ошень и наконец ошень приятно сказать вам, что рассказы ваши мы принимаем, и я буль ошень и наконец ошень удивлялся, когда я встрешал не совсем по-руски выражение, которые я указываль моему редактору, штоб исправлял.
223
После обвинений, высказанных публично И. А. Гончаровым вскоре после публикации романов «Дворянское гнездо» и «Накануне», по требованию Тургенева 29 марта 1860 г. состоялся литературный «третейский суд» в составе П. В. Анненкова, А. В. Дружинина, С. С. Дудышкина и А. В. Никитенко, которые пришли в выводу, что «произведения Тургенева и Гончарова, как возникшие на одной и той же русской почве, должны были тем самым иметь несколько схожих положений, случайно совпадать в некоторых мыслях и выражениях, что оправдывает и извиняет обе стороны». Это решение «третейского суда» не удовлетворило Гончарова и он остался при своих подозрениях. Обвинения И. С. Тургенева в плагиате И. А. Гончаров подробно изложил во второй половине 1870-х гг. в своеобразной «исповеди» под названием «Необыкновенная история» (опубл. в изд.: Сборник Российской публичной библиотеки. Пг., 1924. Т. 2, вып. 1). Также см.: Майков Л. Н. Ссора между И. А. Гончаровым и И. С. Тургеневым в 1859–1860 годах // Русская старина. 1900. № 1.
224
И. А. Гончаров служил цензором С.-Петербургского цензурного комитета с 19 февраля 1856 по 1 февраля 1860 г. (уволен по прошению). 21 июня 1863 г. назначен членом Совета министра внутренних дел по делам книгопечатания; с 30 августа 1865 по 29 декабря 1867 г. — член Совета Главного управления по делам печати.
225
А. Н. Майков служил в Комитете иностранной цензуры с 1852 г., в 1875 г. возглавил Комитет и состоял его председателем до самой смерти; Я. П. Полонский служил секретарем в том же ведомстве с 1860 по 1896 г.
227
Ad hominem — к человеку (лат.), говорится о доводе, предназначенном повлиять на чувства, но не имеющем объективного значения.
228
Алексей Аввакумович Наумов (1840–1895) — жанровый живописец. Картина «Некрасов и Панаев у больного Белинского» («Белинский перед смертью») написана им в 1882 г. Хранится в Литературно-мемориальном музее Н. А. Некрасова в Петербурге.
229
В. Г. Белинский с октября 1847 г. до дня своей смерти в мае 1848 г. жил в доме И. Ф. Галченкова на набережной Литовского канала, № 73 (флигель во дворе); ныне участок дома № 44 по Литовскому проспекту.
230
Повесть Максима Белинского (Иер. Ясинского) «Бунт Ивана Ивановича» была опубликована в №№ 2 и 3 «Вестника Европы» за 1882 г.
231
Адольф Федорович Маркс (1838–1904) — русский книгоиздатель. Родился в Штеттине (Германия), в 1859 г. переехал в Россию. Основатель издательства (1869), позднее — акционерного общества «Товарищество издательского и печатного дела А. Ф. Маркс». Издатель иллюстрированного журнала для семейного чтения «Нива» (1870–1918). В 1892 г. в «Сборнике «НивьГ» (№ 2) был посмертно напечатан очерк И. А. Гончарова «Май месяц в Петербурге».