— От радости, — сказал он мне шопотом, — и от ужаса перед предстоящим. Победим ли?
Он был оптимист, ждал восстания, ждал либеральной революции, выступления студентов с красным знаменем: Он, точно, не заметил полчищ верноподданной черни, состоявшей из лавочников, приказчиков, чиновников и мелких денежников, всевозможных кумушек и кофейниц. Даже и студентов было не мало в толпе, связанной общим рабьим чувством.
Мы сидели за столом, когда пришел Осипович с известием, что великий князь Владимир Александрович собирается поступить с Петербургом так же, как поступил с Парижем Наполеон Маленький[254]. Он предлагает расстрелять Петербург, навести на город панику и — пожертвовать в базе почившему — гекатомбу, по крайней мере, в двести тысяч человек.
— Хорошо, если бы его послушались! — вскричал Каблиц, — потому что первые же ядра заставили бы проснуться… Э — глупости — двести тысяч уж не так-то легко убить, но, по крайней мере, началось бы восстание.
— Уж не ваших ли раскольников? — опросил Осипович.
— Между прочим и раскольников, — ответил Каблиц, вспыхнув; — но дело в том, что Лорис-Меликов не допустит…
— Есть еще слух, — сказал Осипович, — что была заготовлена конституция…
— Если бы еще пришел Самойлов, — сказала Марья Николаевна, — мы бы узнали настоящую правду, и он со мной вместе пожалел бы бедного царя, ведь он не такой жестокий, как вы!
Мы стали говорить о Самойлове.
— Умеренная душа, — сказал Осипович. — Мария Николаевна права: мы чересчур жаждем крови, хотя в действительности никто из нас не в состоянии зарезать курицу.
— Царь хотел вам дать конституцию, а вы рады, что его убили! — волновалась Мария Николаевна. — Нехорошие вы!
Ей было тяжело двигаться. У ней были чересчур ясные признаки близкого кризиса. Акушерка уговорила ее пройти в спальню и лечь.
Мы остались одни. Трагедия на Екатерининском канале, ближайшее будущее России, народная темнота, свирепость, которую может проявить, в самом деле, правительство при подавлении терроризма, одержавшего над ним, может-быть, пока только Пиррову победу[255], не давали нам покоя.
Мария Николаевна позаботилась оставить для Самойлова кусок мяса и салат, на случай, если он придет. Бывало и раньше, что он ужинал у нас и раза два ночевал. Я тогда заметил, что, такой спокойный и сдержанный в обыкновенное время, Самойлов метался на диване и бредил. Но в вечер первого марта, когда мы особенно хотели его общества, он так и не явился, и больше нам не суждено было увидеть его.
Недели две слишком он не показывался в редакции и не приносил обещанных заметок для четвертой книжки, В газетах и в литературных кружках тем более только и было речи, что о первом марта и об его участниках, и ходили самые разнообразные слухи, всплывали чудовищные — новости, говорили об — интриге Англии, приславшей деньги террористам, однако вовремя конфискованные правительством, о попустительстве охранки, опасавшейся упразднения своих неограниченных полномочий, в случае, если будет введена конституция, о подкупе полиции при осмотре Кобозева, где, вместо сыра, хранился динамит, и из которой вела мина под Караванную улицу[256], об участии великого князя Константина Николаевича, и о произведенном у него обыске. Крайне умеренное письмо Александру III со стороны Исполнительного Комитета[257], требовавшее конституции и амнистии в обмен на ликвидацию терроризма, даже перепугало либералов, потому что их могли счесть солидарными с первомартовцами. Стали всячески открещиваться и готовить верноподданнические адреса. Разыгралась мерзость, на возможность которой намекал было Самойлов обоими полусдержанными фразами и недомолвками.
— А что же Самойлова, в самом деле, нет и нет? Придется наспех писать рецензии, чтобы заполнить библиографический отдел, — сказал однажды Антонович, обращаясь ко мне и потрясая пачкой новых книжек. — Давайте-ка наваляем мы с вами. Надо будет раскатать вот эту дрянь…
Но тут влетел в редакцию, белый от испуга, Владимир Жуковский и объявил:
— Наконец, изловили самого главного алхимика, приготовлявшего бомбы для первого марта! Вы знаете — кого? Он наш, или, вернее, — он указал на меня и на Антоновича — ваш… Самойлов![258]
— Самойлов?
— Точно так. Ведь вы сами понимаете, что отсюда вытекает? В лучшем случае, нас погонят в места не столь отдаленные. Он оказался на самом деле не Самойловым, а Кибальчичем. Он заскорузлый анархист, и, конечно, я согласен, — поправился Жуковский, — личность героическая и, во всяком случае, изобретательная, и его, разумеется, повесят, но каково нам!!
254
Речь идет о жестокой расправе Наполеона III, прозванного В. Гюго Наполеоном Малым (в одноименном памфлете), с противниками государственного переворота, произведенного им 2 декабря 1851 г., приведшего к ликвидации Второй республики и установлению Второй империи во Франции. 4 декабря 1851 г. множество людей, большинство из которых не принимали никакого участия в протесте против переворота, были убиты или схвачены и расстреляны; в числе убитых были женщины и дети; за этим последовали массовые ссылки в Кайенну и Ламбессу.
255
Крылатое выражение, употребляемое в значении: сомнительная победа, не оправдывающая понесенных за нее жертв. Восходит к реплике эпирского царя Пирра, воскликнувшего в 279 г. до н. э. после одержанной ценой колоссальных потерь победы: «Еще одна такая победа, и мы погибли!»
256
Под именем купца Кобозева член Исполнительного комитета партии «Народная воля» Юрий Богданович 2 декабря 1880 г. заключил контракт с управляющим домом Менгдена (на Невском проспекте, № 56, угол Малой Садовой ул., № 2). Кобозев заплатил 1200 руб. и арендовал полуподвальное помещение окнами на Малую Садовую, объявив, что собирается открыть на бойком месте сырную лавку. 28 февраля, получив донос, в лавку Кобозевых с обыском явился генерал Мравинский в сопровождении чинов полиции. На полу лавки отчетливо были видны пятна сырости от свежевырытого грунта. Кобозев-Богданович объяснил, что это пятна от пролитой сметаны. Мравинский удовлетворился таким объяснением. Тем не менее маршрут следования кареты Александра II был изменен. После покушения 1 марта 1881 г. полиция вновь явилась в лавку Кобозевых. Нашли подкоп, извлекли мину. Проглядевший подготовку к террористическому акту генерал Мравинский был разжалован военным судом.
257
После убийства 1 марта 1881 г. Императора Александра II народовольцы отправили его сыну, наследнику престола, открытое письмо. Обращение к Александру III содержало политическую программу-минимум партии «Народная воля». В основу «Письма Исполнительного комитета Александру III» был положен текст, составленный Л. А. Тихомировым, с незначительной стилистической правкой публициста Н. К. Михайловского.
258
Н. И. Кибальчич жил на нелегальном положении под фамилиями Агатескулов, Ланской, Иваницкий, Бунчуковский. Среди его подпольных псевдонимов Самойлова не было.