Добравшись до библиотеки, я постоял немного, посмотрел на часы — начало седьмого. Наверное, уже собрались. Сердце, всю дорогу молчавшее, начало стучать коротко как хронометр: тук-тук-тук-тук. Я приложил ладонь к груди, утихомиривая этот бой, сделал несколько глубоких вдохов. По вискам потекло, под мышками взмокло. Господи, на кой хрен мне это надо?!
Поднялся на крылечко, толкнул дверь.
— Вы куда?
Передо мной стояла худенькая старушка в полинявшей кашемировой кофте и в суконной юбке до пола — этакая модница из шестидесятых. Секунд десять она щурилась на меня, потом поднесла к глазам очки и всплеснула руками.
— Ой, так вы, наверное, Роман! Геннадий Григорьевич говорил, что вы придёте. Рады вас видеть, очень рады. Проходите, пожалуйста. Вперёд до конца коридора и потом направо, там открыто.
Старушка, видимо, не доверилась моей природной смекалке и в довесок к словам показала рукой, куда следует идти, я кивнул в знак благодарности и пошёл в указанном направлении.
Я ожидал увидеть нечто вроде актового зала, где главные приметы — невысокая сцена и сплошные зрительские ряды. Ничего подобного. Скромное помещение, три десятка стульев свободно расставленные веером от стен к центру, портреты классиков. У задней стены микрофонная стойка и ваза с цветами на журнальном столике. На окнах тюлевые занавески, перетянутые зелёными ленточками. Можно подумать, я попал на утренник в детский сад, только вместо малышей собрались взрослые дяденьки и тётеньки. Кто-то сидел, кто-то стоял у окон, две дамы ягодного возраста шептались возле столика, одна из них показалась мне знакомой. У двери спиной ко мне стояла девушка, слегка облокотившись плечиком о косяк. Тонкая, изящная, тёмные волосы собраны на макушке в хвост. Я поздоровался и она обернулась.
Большие ярко-голубые глаза, практически бездонные, губы полные и чуть приоткрытые…
— В такой глуши и такая красота! — не удержался я от восклицания.
И осёкся. Вполне невинная фраза в иной ситуации способная вызвать улыбку и даже дать начало сближению двух человек, прозвучала как самая настоящая пошлость. Я осознал это сразу, потому что глаза незнакомки наполнились пренебрежением и сделали эдакий жест: взгляд сначала как бы приподнялся разочарованно, потом совершил полукруг налево и опять вернулся ко мне, при этом голова слегка качнулась… Эта девушка знает себе цену и знает, какое впечатление производит на мужчин. И мужчины её уже порядком допекли. Я покраснел: сказал так сказал.
— Извините, — потупился я и, чувствуя, что теряюсь, спросил. — Извините, вы тоже пишите?
Очередная глупость, но она следовала из предыдущей и была предсказуема. Девушка помолчала, может быть думала, стоит ли отвечать такому дураку, и всё же ответила:
— Предпочитаю читать.
Я выдохнул и ухватился за её ответ как за соломину.
— Читатель? В наше время это редкость.
— Ну а вы, надо полагать, писатель.
Она говорила легко, с вызовом, с насмешкой, едва ли не издеваясь надо мной, но голос её хотелось слушать.
— В некотором роде. Хотя мне больше нравится именовать себя «литератор». Старомодно, но в моём понимании писатель — это тот, кто зарабатывает на жизнь писательством. Пишет все эти бестселлеры и прочее. А я не зарабатываю, поэтому я — литератор.
— Оригинально.
— Что вы, какая оригинальность. Обычная дань реальности. Мне бы возможность, так я слово «писатель» вовсе запретил. Что оно, по сути, означает? Что человек что-то пишет. Но, извините, на заборе тоже пишут. Поэтому я бы вернул исконно русское название «сочинитель». Сразу понятно — человек сочиняет.
— А на заборах не сочиняют?
Я оценил её иронию.
— На заборах уже констатация свершившегося факта, к сочинительству это не имеет никакого отношения. То же самое можно сказать в адрес некоторых журналов и газет, особенно настенных.
— Интересное мнение. А где вы учились?
— Учился?
— Ну да. Школа, институт.
Я уже начал было возвращать себе былую уверенность, но своим вопросом она поставила меня в тупик. Где я учился… У меня весьма богатая учебная биография, начиная с детского сада и заканчивая моей любимой пожарной охраной, но ни одно из образовательных учреждений я не закончил. Хотя вру: армейскую школу я прошёл до конца — все два года.