Подхватив с заднего сиденья папку с документами и сумку, она вышла из машины и направилась на свой родной уже седьмой этаж, пытаясь выбросить из головы события вечера и утра. Исковое заявление Закревской В.Л. Вот, о чем думать надо. Хотя об этом думать хотелось еще меньше.
Перед входом в холл конторы она мысленно взмолилась, чтобы Ярославу хватило ночи, и он уладил их общее затруднение. Звонить Веронике ей совсем не представлялось возможным – та непременно спросит про иск. Потому, заглянув в свой кабинет, Санька торопливо засеменила к кабинету Закревского.
- Шеф?
- Нету с утра, - тяжело вздохнула его новая помощница. – Вчера грозился уволить.
- В смысле? За что?
- За то, что я женщина.
- Так прямо и сказал?
- Нет. Сказал еще хуже. У меня блузка была прозрачная. Помнишь, в зеленую полосочку? Вероника мимо пролетела – заметила.
- Писец.
- Обойдется.
То, что обойдется, Григорьева понимала. В конце концов, еще Вересов есть. Он угнетенный пол в беде не бросит.
Оставив помощницу Закревского в гордом одиночестве, она двинулась к Вересову, захватив по дороге дело о разводе Каргиных (в конце концов, все нужно принимать во внимание – мало ли, что Закревский может использовать, если, и правда, до суда дойдет).
«Пусть не дойдет!» - дала установку Санька, открывая дверь в приемную.
- Ну Мааааааакс! – услышала она с порога, едва не столкнувшись с Мариной Николаевной Вересовой, которая стояла у этой самой двери.
- Нет! – сердито отозвался Максим Олегович и живо переключился на Григорьеву. – Тебе чего, Александра?
- Я по поводу Закревских! – подала голос Санька.
- Макс! – зашипела Мара, не обращая внимания на подчиненную супруга. – Мне. Нужно. Это. Дело. В конце концов, ну какая тебе разница, здесь оно будет лежать или у тебя дома?
- Большое! Здесь – это дело, хранящееся в архиве. А дома – чтиво для вдохновения, я прав? – Вересов снова обратился к Саньке: - И что с Закревскими?
- Я хотела узнать… есть ли у Ярослава Сергеевича сдвиги?
- Есть! – закивала Марина. – Еще какие! По фазе! Заявился вчера вечером в детский сад за Сережей. Закатил Нике скандал. Еле ребенка забрала. Потом опять напился и ночевал, где бы вы думали? Разумеется, у нас! Ему, видите ли, дома не спится. Одиноко ему! – она снова повернулась к Вересову: - И да, для вдохновения! Мне нужно дело о разводе Каргиных. Я работать не могу без него. И мысль эту из головы выбросить не могу.
- Саня, какие могут быть сдвиги, - Вересов пропустил мимо ушей замечание Мары, - если они вообще не слышат друг друга? И ваша работа – сделать так, чтобы эти самые сдвиги появились. Хоть бы в какую-то сторону.
Но все же подошел к жене и как мог умоляюще проговорил:
- Мара, прошу тебя, найди другую мысль. Дались тебе эти Каргины?
- Нет, - буркнула Мара. – Ты знаешь, что такое вдохновение? Я сплю и вижу! Ты же речи для своих судов сочиняешь, ты же должен понимать!
- Я речи сочиняю для клиентов. А ты из человека, который ночует в соседней комнате, собираешься сделать персонажа, - Макс начинал злиться.
Максим Олегович в гневе – это легендарная личность. Однажды, рассердившись, он уволил молоденькую секретаршу, запланировавшую ему командировку в Фастов во вторник. Второй раз, когда он разозлился, другую помощницу понизил до должности курьера из-за купейного билета во Львов – тоже во вторник. Третий раз, когда его довел Закревский, Максим Вересов упек депутата в тюрьму. Был ли это вторник, никто не помнил. Потому Санька про себя радовалась, что сейчас-то точно среда. И гнев его вызывает не она, а Марина Николаевна. Которая, кстати, кажется, совершенно не собиралась останавливаться на достигнутом, усмехнувшись, скрестив руки на груди и с сарказмом промолвив:
- Да? Интересно, а почему он ночует в соседней комнате? Согласись, мне трудно оставаться на стороне Ники и при этом терпеть в нашем доме его присутствие. Но в данном случае я могла бы закрыть на это глаза, если бы ты тоже пошел на компромисс!
Вересов почти расцвел улыбкой.
- Ты сейчас серьезно? Хорошо подумала?
- Господи, я прекрасно знаю, что ты опять где-то в моих словах нашел подвох. Я помню, что ты у меня юрЫст. Дай мне дело Каргиных, и я заткнусь. Это нормальный компромисс.
Санька рефлекторно спрятала папку с документами по Веронике за спину.
- Не дам! И можешь говорить ему все, что угодно. Кофе пить идем? – спросил Макс, как ни в чем не бывало.
Григорьева замерла, глядя на Мару, на лице которой промелькнула целая палитра эмоций от возмущения, обиды и разочарования до абсолютной влюбленности. Потом она шагнула к Вересову и ему же в тон ответила:
- Идем. Мне сегодня еще в редакцию ехать, но часик найду.
Макс взял ее за руку, поцеловал в щеку и обернулся к Саньке.
- Думай, как помирить Закревских. Иначе нам всем будет… - он задумался в поиске подходящей литературной формулировки, - крайне нехорошо.
- Угу… дерьмово будет, - буркнула Санька.
Марина Николаевна только тяжело вздохнула. Эпитеты, которые вертелись на языке молодой писательницы, были куда менее цензурными.
Когда они ушли пить свой кофе, Санька засела в кабинете, пытаясь набросать какое-то подобие искового заявления. Хочешь – не хочешь, а отчитаться Веронике о проделанной работе все равно придется. Хоть видимость деятельности создать надо. Все же она клиентка, она платит.
Следующая мысль, мелькнувшая в уставшем Санькином мозгу, заключалась в следующем: а где Вероника-то деньги на адвоката берет? Уж не у Закревского ли? Фортель!
Кстати, о Закревском.
Приблизительно через час мучений светлую голову Григорьевой посетила не менее светлая мысль позвонить Ярославу Сергеевичу. Без особой надежды на профит, естественно. Наверняка после очередной ночи возлияний отсыпается – господи! – у Вересовых.
Но, как ни странно, Закревскй трубку взял почти сразу.
- Чего надо? – голос его звучал хрипло и устало. Так, что Санька тут же прониклась к нему искренней жалостью.
- Здравствуйте, Ярослав Сергеевич! – надеясь, что оттенков сочувствия он не расслышал, прощебетала она. – Дело в том, что я тут исковое заявление составляю для Вероники Леонидовны и хотела посоветоваться…
- Только попробуй, идиотка! – тут же раздалось из телефона. Санька убрала трубку от уха на расстояние пятнадцать сантиметров, иначе можно было оглохнуть.