– Он! – воскликнула я. – Но как? Ведь он даже не знает обо мне… Относительно меня у него не может быть никаких намерений!
– Мадемуазель, – серьезно ответил Челлини, – если вспомните последнее из трех ваших видений, то у вас не останется сомнений, что у него есть намерения по отношению к вам. Как я уже говорил, он практик электричества. Под этим подразумевается очень многое. Он подсознательно знает, нужен ли он кому-то сейчас или будет нужен когда-то в дальнейшем. Позвольте мне договорить то, что я должен сказать. Вы больны, мадемуазель, больны из-за переутомления. Вы импровизатор, а значит, гений музыки, вы свободны от правил и совершенно не поняты миром. Вы развиваете свои способности, невзирая на цену, вы страдаете, и страдания будут только сильнее. По мере того как растут ваши способности в музыке, здоровье слабеет. Поезжайте к Гелиобасу: он сделает для вас то же, что сделал однажды для меня. Вы же не будете колебаться? Ни о каком выборе нет и речи, если на одной чаше весов годы слабости и немощи, а на второй – крепкое здоровье, обретенное менее чем за две недели.
Я медленно поднялась со своего места.
– Где этот Гелиобас? – спросила я. – В Париже?
– Да, в Париже. Если решите отправиться туда, прислушайтесь к моему совету и поезжайте одна. Вы легко найдете оправдание для друзей. Я дам адрес женского пансиона, где вам будет хорошо, как дома. Вы позволите?
– Прошу вас, – ответила я.
Он быстро написал карандашом на одной из своих карточек: «МАДАМ ДЕНИЗ, авеню дю Миди, 36, Париж» – и передал ее мне. Я замерла на месте и глубоко задумалась: рассказ Челлини произвел на меня сильное впечатление, даже поразил, однако меня никоим образом не пугала мысль отдать себя в руки практика электричества, как сам Гелиобас себя называл. Я знала множество случаев излечения серьезных болезней с помощью электричества – электрические ванны и электроприборы всех видов уже нашли широкое применение, – я не видела причин удивляться факту существования человека, который развил в себе электрическую силу до такой степени, что смог использовать ее как целительную. Мне казалось, в этом, действительно, нет ничего необыкновенного. Единственной деталью повествования Челлини, которой я не поверила, было якобы испытанное им отделение души от тела: я приписала это чрезмерному возбуждению его воображения во время первой беседы с Гелиобасом. И все же подобную мысль я удержала при себе. Я в любом случае решилась ехать в Париж. Моим самым заветным желанием было совершенное здоровье, и я не собиралась привередничать в средствах для получения бесценного дара. Челлини молча наблюдал, как я безмолвно размышляю.
– Вы поедете? – наконец спросил он.
– Да, поеду, – ответила я. – Может, вы передадите со мной письмо к вашему другу?
– Лео уже унес послание со всеми необходимыми объяснениями, – сказал Челлини, улыбнувшись. – Я знал, что вы поедете. Гелиобас ждет вас послезавтра. Он живет в отеле «Марс» на Елисейских Полях. Вы не сердитесь на меня, мадемуазель? Я не мог не знать, что вы уедете.
Я слабо улыбнулась.
– Опять проделки вашего электричества, я полагаю? Нет, не сержусь. Да и к чему бы? Большое вам спасибо, синьор, буду вам благодарна, если Гелиобас действительно меня вылечит.
– О, в этом нет никаких сомнений, – ответил Челлини. – Вы можете тешить себя этой надеждой сколько хотите, мадемуазель, потому что она не может быть обманута. Прежде чем уйти, вы же взглянете на ваш портрет, не так ли? – И, подойдя к мольберту, он снял с него покрывало.
Я была невероятно удивлена, ведь думала, что он сделал лишь наброски черт лица, тогда как на самом деле полотно было почти готово. Я смотрела на него, словно на портрет незнакомки. Это было задумчивое, печальное и жалостливое лицо, на золотистых волосах покоился венок из ландышей.
– Скоро он будет закончен, – сказал Челлини, снова закрывая мольберт. – Позировать вам больше не придется, что только к счастью, ведь вам так необходимо уехать. А теперь взглянете еще раз на «Жизнь и смерть»?