Однако национальные традиции хозяев следует уважать, и Валька не подала виду, что "фирменное блюдо" её испугало. Да к тому же известно, что голод не тетка, а от тарелки с запечённой жутью исходил такой аромат, что Валькины слюнные железы немедленно приступили к интенсивной работе. И, чувствуя на себе испытующий взгляд Сигги, Валька решительно вооружилась ножом и вилкой.
— Никогда не ела такой аппетитной еды, — сказала она мужественно и провела остриём ножа по бараньей щеке, а потом взглянула в серые глаза Сигги.
И увидела в них такое..., что, пожалуй, согласилась бы вкушать баранью голову минимум раз в неделю.
После ужина Сигги потянулся за шоппером, из которого ранее торчали спелые фрукты, лежавшие сейчас на большом стеклянном блюде в центре стола. На самом дне сумки лежал небольшой блестящий пакет, крепко перевязанный сине-бело красной ленточкой в цвет исландского флага.
— Это тебе. Но сейчас не смотри. Потом, когда уедешь.
И Сигги протянул пакет Вальке. Валька приняла подарок в открытую ладонь. В пакете лежало что-то твёрдое наподобие коробочки. Даже двух.
— Спасибо, — выдохнула Валька, прижалась к Сигги и обвила его спину руками.
А потом приподняла голову, чтобы не выпустить наружу слёзы, застилающие глаза.
— Валька…
Больше Сигги ничего не сказал, его взгляд утонул в хризолитовой глубине Валькиных глаз, их губы слились, и к сладости этого поцелуя явно примешалась горечь предстоящей разлуки.
Проспать с вечера до утра им, безусловно, не удалось.
[1] Некоторые блюда исландской кухни могут вызвать изумление и даже отвращение. Однако их необычность обусловлена не какими-то экзотическими вкусовыми предпочтениями исландцев, а тем фактом, что на протяжении многих веков (начиная со зрелого Средневековья и заканчивая двадцатым веком) население страны находилось на грани выживания из-за ряда факторов, например, как то: крайне неблагоприятный климат, скудость естественных ресурсов острова и колониальная зависимость от Датской короны (в частности, экономический меркантилизм метрополии). Говоря по-простому, исландцы, чтобы выжить, столетиями ели "всё, что не приколочено" (хаукарль , т.е "тухлая гренландская акула" — из той же "оперы").
День седьмой
Сигюрдюр обнаружил с утра уже шарфик,
Улыбнулся, и пламенем взгляд вновь ожил.
В телефоне случайно включился фонарик,
Он его погасил, и кладовку прикрыл.
От люпинов поля цвета ясного неба.
И, бесспорно, казалось бы, стоят похвал.
Но, однако же, овцам люпин – не пожива.
Сигюрдюр Валентине об этом сказал.
А ещё он поведал, что это цветенье,
Не даёт прорасти той, что нужно, траве.
Валя слушала это простое ученье,
Но краса бесполезная в радость душе…
Потому что душе на сегодня печально,
Она тоже, как эти люпины, увы...
Так, подумала Валя, пришло окончанье
Бесполезного, может, но счастья пути.
Ей представилось, скажет:
«А можешь остаться?»
И она не откажет…
Начнёт улыбаться…
Ничего не сказал он тогда на прощанье,
И она не сказала, смотрела светло.
А когда уж покинула зал ожиданья,
Объявляли что, мол, изверженье прошло.
Утром оба долго не решались расцепить объятия, но сделать это всё же пришлось.
Траву косить в эти дни было нельзя, поэтому Сигги пошёл отдать Харальдюру распоряжение по поводу ремонта крыши в овечьем загоне. На ходу он открыл кладовку, чтобы захватить кое-какой инструмент. Пушистый серый шарф из лопи[1] бросился ему в глаза раньше, чем кусачки. На этом стеллаже никогда не было никаких шарфов, к тому же узор вязки показался Сигги совсем незнакомым.
Сигги взял шарф в руки и, убедившись, что в коридоре никого нет, прижал его к лицу. Но вот хлопнула дверь, и он инстинктивно попытался затолкнуть Валькин подарок в боковой карман штанов. Шарф не влез, зато включился фонарик в телефоне. Тогда Сигги положил шарф в верхний ящик комода, закрыл кладовку и выключил фонарик, который был ему не нужен – его глаза светились лучше всякого фонарика.
За завтраком и Сигги, и Валька молчали. Всё понимающая Ауста суетилась около них больше обычного, но печали в её взгляде не было. Казалось, что она знает нечто, оставшееся за гранью видения молодых людей, сидевших за столом.
*
Всю дорогу в аэропорт Валька смотрела в окно, а Сигги - на дорогу. Погода решила напоследок порадовать Вальку — день был солнечный и почти безветренный. По обе стороны шоссе — до самых гор слева и до самого океана справа — простирались бескрайние поля цветущих люпинов, почти такие же голубые, как небо над ними.