— Мира?
— Какого мира?
— Ну, вы сказали про самую высокую крышу. Я и переспросил: вы имеете в виду Крышу Мира? Она самая высокая.
— Ничего я не имею, бедный я. Да и вводить нечего, на войне за Отечество пострадал. А перебивать будете, про всякие глупости спрашивать, я с темы съеду и потеряюсь.
— Не теряйтесь, я без вас еще больше пропаду.
— Рядом с городом в горах солнечной Башкирии металлурги построили горнолыжную базу. Место развлечения. Для Крыши. Там и любит отдыхать П-т. Уже три раза был. И скоро еще раз приедет. Вы его любите? — с левой, по лбу, неожиданно спросил товарищ майор, наверное, поймать хотел.
— П-та? — не растерялся профессор. — Люблю. Честное пионерское, вот тебе крест, век свободы не видать! Хватит или еще чем-нибудь поклясться?
— Я в вас верил, как в себя! Иного ответа не ожидал, — Барбосятинов сделался страшно серьезным, как на недалеком комсомольском собрании, когда мелочь в пионеры пачками принимал. — Помочь ему сможете только вы!
— Почему сразу я? — заподозрил чего-то оробевший профессор.
— Вы его уже не любите? — сощурил острые как шпаги глаза товарищ майор и незамедлительно воткнул их в самое спрятавшееся под рубашкой полностью окровавленное сердце. — Мне так и записать в протокол?
— Не надо в протокол! Я согласен! Могу диссертацию за него написать. Кандидатскую. Или сразу 'докторскую', без жира, по два девяносто за килограмм. За мой счет. Этого достаточно для доказательства моей к нему платонической любви?
— Достаточно будет, когда вы имидж пошатнувшийся поднять поможете.
— А он упал?
— Кто? П-т?
— Нет, имидж.
— Вы что, профессор, и вправду такой тупой, как про вас пишут в газетах?
— Ну, газеты, как всегда, немного приукрашивают.
— Последние шаги П-та в экономике… вынужден признать… несколько отбросили нас на зад…
— Что отбросили нас, это я и без вас знаю. На чей зад, догадываюсь. Не такой тупой профессор, чтобы не понять — П-т в этой стране кто? Кукла! Им водят кукловоды, а нас водят за нос. Кто они, спросите? Так и дураку понятно: дружная советская семья народов. Фамилии назвать?
— Не надо! Сам знаю!
— Давайте, назову! Вдруг мои фамилии с вашими не сходятся? Пополните список. За собственные оперативные наработки выдадите, премию получите, или сразу орден.
Черт дернул профессора язык распускать. Не скажешь же ему, что и тут, в родных стенах КГБ, всех подряд подозревают и на магнитофон записывают. Скоро очередное сокращение штатов. Собирают всякий компромат, ищут нерадивых и пьяных от успехов. Товарищ майор потому и согласился руководить операцией по варианту 'Б', что ему так и так погибать. Или посмертным героем с музыкой, или выгнанным на пенсию на страшные муки полуголодного существования. А это хуже смерти, сам знает. Видел, как его старшие товарищи майоры и не только, хлеб с молоком и без сахара, а за квартиру полгода не плочено, у старого кителя пуговка потерялась, на новую денег нет, вот и ходит с резинкой от трусов вместо шнурков, и повеситься не на чем, потому что ремень был кожаный, десятками допрошенных рук и сидалищ заляпанный, в прошлом годе сварили — бульон вышел наваристый. Правда, когда ели, стонов и признаний на дне кастрюли полведра осталось. Пришлось выкинуть — старые уже, никому в дело не годные.
— Список у меня самый полный, — увел со скользкой темы товарищ майор. — Лучше я вам доверю великую тайну. Вас выбрали как верного и надежного. Уже гордитесь?
— Еще не совсем, но, уже чувствую, скоро пухнуть начну.
— Вам поручают операцию государственного масштаба — увести временно с места его предполагаемого отдыха горячо любимого вами П-та.
— Ё-мое! Вот это влип! Он же мастер спорта, сопротивляться будет, в бараний рог крутить! — слабо воспротивился профессор. — Я помню, как его японская девочка через плечо захватом. А если он меня так? Я же рассыплюсь и любить его больше не смогу.
— П-т в курсе — его предупредят, — приобняв сзаду за хлипкие плечи профессора, и наклонившись почти к самому его волосатому уху, нежным шепотом выдал первый государственный секрет товарищ майор. — Он вас ждать будет и не обидит старого человека ни через плечо, ни в партере раком.
— Охрана у него злая, заступится, стрелять начнет, — пустил другую робкую слезу Рогатов.
— Она в курсе, ее предупредят, — выдал товарищ майор второй секрет.
'Ну что за трусливый народец пошел! — мысленно сокрушался он. — Как вот с такими работать, какие еще им аргументы и в какое место?
— Чтобы вам уводилось спокойно, я лично у них все патроны от пуль обрезанием кастрирую.
— Обещаете?
— Обижаете, профессор!
— Скажите, а почему это должен сделать я?
— Что вас смущает?
— Зачем умыкать во время праздника, людям настроение портить?
— Этого я не знаю, — ушел от правильного ответа товарищ майор. — Это приказ сверху. Могу только предполагать. П-т полюбил ваши края, а кому-то это не нравится. Кто-то лапу на комбинат давно положить возжелал. А тут президентская любовь. Умыкнут здесь, вся страна обидится и можно со спокойной совестью в качестве откупа комбинат передать в другие частные и честные руки.
— А вы уверены, что те, которые частные, честные?
— Да уж в любом случае честнее нонешних, — выдал свою личную и главную секретную тайну Барбосятинов. И даже микрофонов не испугался. Смелым стал перед лицом скорой смерти? Или согласовал с руководством пределы откровений?
— Знаете, что? — просиял от пяток до затылка Лосев-Рогатов. — Успокоили вы меня. Я ведь думал, один я так думаю. Потому и сомневался — стоит ли? — камни с души профессор снял прямо здесь, в кабинете, ровной кучкой сложил их под столом и встал в боевую стойку. — Ну-с, учите, товарищ майор, как мне, старому и больному, достойно провести такую большую операцию.
— Вы не один, профессор. Я с вами, — признался товарищ майор и живо представил могильный камень с его фамилией и выбитым об угол последним зубом. — Мысленно, — поправился он. — Все для вас разработал. В деталях, — и передал целую горсть вырезанных из цветного картона квадратных кругляшков.
— Спасибо! — профессор промокнул два хлынувших от избытка чувств ручья из обоих глаз о рукав заботливого товарища майора.
— По моему гениальному плану всю работу за вас выполнят ваши дорогие и где-то даже любимые аспиранты.
— Может, без них справимся? — профессор забеспокоился, но почему-то только о любимых. — У вас у самих штат большой, прекрасно всяким подлостям на нас, смертных, обученный.
— Штат-то большой, да рожи у наших шибко специфичные. Их за версту любой журналюга расшифрует и подставу почует. А нам правдоподобность нужна. И чтобы обязательно протест народа обозначить, так сказать, семяпроизвольное выплескивание.
— Народный гнев?
— Во-во! Именно! Пообещайте зачесть им участие в операции как производственную практику, или как первую главу научной работы, — посоветовал разработчик.
— Думаете, они согласятся?
— А вы им предложите игру, ну, скажем, ультиматумы составить и П-ту предложить.
— Нет, они у меня глупостями не занимаются, они у меня диссертациями озабочены. У них свободного времени в такие игрушки играть совсем нисколько нет.
— Дак, это… как же я о главном-то забыл! — Барбосятинов громко вскочил со стула, заскакал по кабинету, дробно цокая копытами сорок не первого размера, выхватил шашку из… потом вспомнил, что шашку ему выдать забыли, а ножны остались в раздевалке. Но это ничуть не смутило его, вместо шашки можно и просто рукой помахать, а свист воздуха изобразить обветренными в сражениях губами. — Диссертации ваши! Дис-сер-тации! В них же самое главное! В них это… ну, которое… зарыто… да ладно, чего вспоминать, мы вам просто так завернем…