Не касаясь дальнейшей судьбы «Долопатоса», обратимся к другой французской стихотворной версии нашего сюжета, т. е. собственно к «Роману о семи мудрецах».
Его непосредственный источник вряд ли можно указать с безошибочной точностью. Им не может быть ни одна из известных нам восточных версий, ни первые латинские переводы. Скорее всего неизвестный нам автор романа опирался сразу на несколько вариантов сюжета, в том числе и на такие, которые до нас не дошли. Вместе с тем не подлежит сомнению, что существенное воздействие на «Роман» оказали ближневосточные версии, в том числе арабские, еврейские и греческие. На это указывают как последовательно проводимое чередование рассказов мудрецов и королевы, так и тематика многих вставных сюжетов. Так, рассказы первого, третьего, пятого и седьмого мудрецов и первый и третий рассказы королевы имеют параллели в ближневосточных версиях и в «Долопатосе» (подробнее о параллелях вставных историй романа см. в примечаниях). Но есть и существенные отличия. Так, действие здесь перенесено в Константинополь и приурочено к правлению императора Веспасиана (в прозаической переработке этого произведения ему соответствует Маркомерис, названный королем Франции и сыном Приама). Но подлинной исторической основы не имеет и этот роман.
Вполне понятно, почему «сдвинуто» место действия произведения. Если в ближневосточных версиях обычно называлась Индия (и даже Китай), т. е. достаточно отдаленная, но в общем знакомая страна, то и здесь происходит похожее: в эпоху Крестовых походов о Константинополе хорошо знали, им интересовались, направляли туда посольства, но для западноевропейца Византия все-таки воспринималась как далекая, во многом неведомая и даже несколько загадочная страна. Местом обучения здесь назван Рим (как и в «Долопатосе»), но мудрых воспитателей героя зовут иначе — Вергилий среди них не фигурирует, зато упомянут Катон; хотя он ничем и не выделяется среди остальных, это имя запомним. Как и в других западных версиях, все семеро принимают участие в воспитании юноши, все семеро его и защищают.
Иногда роли воспитателей юного героя и роли его защитников бывали разведены. Так, у аз-Захири (а также в дошедших до нас арабских версиях, в «Книге Синтипы» и т. д.) царевича обучал наукам мудрый наставник, он же составлял его гороскоп (наблюдал расположение небесных тел), но истории, отсрочивающие казнь царевича, рассказывали шахские везиры. В «Романе о Долопатосе» героя обучают семь учителей, но первое место среди них отдано Вергилию; эти же мудрецы-учителя рассказывают отсрочивающие истории. Во французском «Романе о семи мудрецах» — та же ситуация, но никто из мудрецов не выделен особо. При этом некоторое подобие восточных «везиров» во французских вариантах сюжета есть. Это советники Долопатоса или Веспасиана, которые по поручению своих владык просматривают старые законы, высказывают суждения о виновности или невиновности юноши, но нравоучительных историй они не рассказывают.
Таким образом, в западных версиях (начиная с французской) мудрые учителя героя показаны несколько по-иному: их стремление защитить его здесь более обоснованно, чем в восточных версиях, ведь все семеро привязались к юноше, полюбили его, на протяжении нескольких лет жили с ним одной жизнью. К тому же им известно, почему он должен молчать, в то время как везиры могут этого и не знать. Так, на западной почве «Книга Синдбада», в центре которой был один мудрый наставник оклеветанного мачехой царевича, превратилась в «историю семи мудрецов», роль которых выравнивается (в «Долопатосе» Вергилий был на первом плане, в «Романе о семи мудрецах» все семеро равны между собой). Эти изменения в структуре повествования связаны не столько с тем, что фигура «везира» не была типична для западноевропейского феодального уклада, но также и с тем, что происходило дальнейшее слияние двух основных тем книги — воспитания мудрого правителя и губительности женского коварства. Но, как увидим, это слияние происходило не за счет выдвижения на первый план какой-нибудь одной из этих тем и не за счет переноса основного интереса на вставные истории. У эволюции жанра «обрамленной повести» в западноевропейских литературах было два пути (о чем мы скажем несколько ниже).
Как уже говорилось, «Роман о семи мудрецах» восходит к какому-то ближневосточному прототипу, примыкающему, видимо, к традиции «Малого Синдбада». Обрамление не занимает здесь большого места, воспитание юноши описано довольно кратко. Столь же лаконичен автор и в таких ключевых сценах книги, как соблазнение царевича царицей или суд над вероломной женщиной. Вместе с тем некоторыми чертами характера героиня романа все-таки наделена. Прежде всего в ней подчеркнуты хитрость и мстительность: ее разговоры с мужем — это тонко разыгранные сцены. Она то изображает печаль, то имитирует страстную любовь к Веспасиану, то оскорбленное самолюбие. Но на обольщение молодого человека ее, по собственным словам, толкает давняя любовь к нему (что не очень логично: ведь они только что встретились), а также — но это уже не главное — желание с его помощью, изведя императора (она еще знахарка и колдунья), захватить власть.