— Лады…
Минуту спустя, уже обутый в кирзовые сапоги, пятерней поправляя на ходу взлохмаченные волосы, он выехал верхом на лошади.
— Я мигом, тут четыре версты всего. — И нетерпеливо поддал пяткой сапога в лошадиный пах.
Чуть обескураженный таким приемом, Яков пожал плечами. Ну что же, вопрос его, как говорят, решен, судя по всему положительно. Лучшего места для отдыха не придумать, все же остальное как-нибудь устроится…
На склоне, словно отбежав от своих подружек, стояла высокая, с густой кроной сосна; под ней, на вкопанном в землю столбе-ножке, был устроен дощатый, чисто выскобленный стол с вкопанной скамейкой, на столе лежала сосновая шишка. Отсюда, сверху, хорошо были видны зеленая лента кустов, плотно прикрывших речушку, желтеющее поле и далеко, на самом горизонте, пятнышко разъезда. Через час мимо, как всегда, пробежит его ЧС-2…
Из дома на крыльцо вышла молоденькая женщина в длинной темной юбке, каких в городе теперь не носят, и в светлой, расстегнутой на груди кофточке. Позевывая, она похлопала по губам ладонью, увидела незнакомого, сидящего у стола человека, покраснела, торопливо застегнулась.
— Здравствуйте, хозяюшка, — поднявшись и шагнув навстречу, сказал Яков. — Я к вам на постой проситься. Возьмете?
— Как муж скажет, — кинув быстрый взгляд на пустую телегу, неопределенно отозвалась молодуха.
Белокурая ее коса была уложена на затылке тяжелым узлом; натянувшие молочно-розовую кожу волосы у корней потемнели от пота, мелкие его бисеринки блестели на смуглом чистом лбу. От нее, как и от леса, исходил сладкий запах — травы, молодого крепкого тела, тепла недавнего сна.
— С мужем мы вроде договорились, — засмеялся Яков, стараясь поймать, немножко про себя забавляясь, ускользающий, чуть исподлобья взгляд ее серых с крапинкой глаз под нахмуренными русыми бровями. — А вы сами-то как?
— Мне что, места не жалко.
С крыльца, похныкивая, сошла босоногая лет трех девочка в розовом платьишке и, притихнув, прижалась к ноге матери, диковато поглядывая на Якова, на ее потном после сна носишке смешно цвела красная засохшая ссадина.
— Ну, давай знакомиться, — наклонившись, предложил Яков. — Меня звать дядей Яшей. А тебя?
Девочка уткнулась матери между колен, обтянув на ней юбку так, что она стала похожа на брюки; хозяйка опустила руку на стриженую белобрысую маковку, ответила, чуть добрея:
— Рая она.
— Ага, Рая! Сейчас я Раю чем-то угощу! — бодро, не умея разговаривать с маленькими, сказал Яков, радуясь про себя, что, предвидя подобные обстоятельства, догадался захватить гостинец.
Пощелкав запорами чемодана, он достал продолговатую коробку с ромашками, протянул девочке.
— На, Рая, держи!
Схватив коробку, девочка только на секунду показала серый с крапинками глаз под отцовской темной бровью и снова уткнулась в горячий сумрак материнских колеи.
— А что сказать надо? — спросила мать, оглаживая белую головенку.
— Пить, — запросилась Рая.
Хозяйка подхватила дочку на руки, пошла к дому.
— А вас как звать, хозяюшка? — поинтересовался наконец Яков.
— Клавой, — помедлив, отозвалась она, не оглянувшись.
Снова, как и в первую минуту, когда он появился здесь, Яков почувствовал себя немного нелепо. Хозяин умчался, не интересуясь ничем, кроме водки, хозяйка ушла, ни в какие разговоры, судя по всему, не собираясь вступать, чемодан стоит торчком, и деть его некуда, а еще есть хочется…
Философски усмехнувшись, Яков сел на скамейку, с наслаждением скинул сандалеты, с самым беспечным и независимым видом принялся разглядывать поляну, находя все новые и новые, не замеченные поначалу детали. Крутобокий стог сена, придавленный сверху двумя слегами, — за домом; приземистую закопченную баньку без трубы, по-черному, — по ту сторону дороги, под редкими соснами; и стоящие поодаль роспуски с железной бочкой, в каких обычно возят горючее, — для воды. Все имеется…
Рыжий, с белой звездочкой на лбу теленок появился откуда-то сбоку и, доверчиво уставившись на Якова, протяжно замычал. «Вот так-то, брат», — подмигнул ему Яков, почесал прикрытые мягкой шерсткой костяные бугорки.
— Бы-нь, бы-нь! — певуче позвала хозяйка, выйдя с ведром; напоив бычка, она опять ушла в дом, по-прежнему не взглянув на Якова, не сказав ни слова, — будто его и не было вовсе.
Лесник вернулся неожиданно быстро, энергичный. Легким шлепком отпустив лошадь, он выставил на стол две поллитровки, положил сдачу, весело крикнул:
— Кла-авк!
Она не замедлила выйти, неодобрительно покосилась на бутылки.