Принимались ли подобные декреты когда-нибудь и где-нибудь раньше?
Зато мы с Вами, ровесники Октября и уже сами вырастившие своих детей, хорошо знаем другое: поболее пятидесяти лет, что существует наше государство, миллионы советских детей щедро пользуются всем, что имеет и чем располагает страна. Им — самая спелая виноградная кисть, если даже ее приходится доставлять самолетом в заполярный Норильск. Им — наши теплые моря, с дворцами-санаториями, им — новые, полные света школы, спортзалы, бассейны, детские театры, музеи, книги… Вспомните, какая веселая суматоха царит в начале лета на центральных площадях городов, откуда один за другим отходят в пионерские лагеря автобусы с красными флажками и далеко видными предостерегающими транспарантами: осторожно — дети. Вспомните, как, не глядя на светофор, перекрывает милиционер самый людный перекресток и детский сад, взявшись за руки, с достоинством шествует через улицу, под самыми колесами нетерпеливо урчащих машин: дети. Вспомните, наконец, как светлеет в зале, где проходит торжественное заседание, когда в белых кофточках и рубахах с кумачовыми галстуками — в проходах — выстраиваются пионеры, и ваше сердце обдает горячей волной. Согласитесь, — ни одна из приведенных сцен не нуждается в комментариях: дети. Иные из них, уложенные рядками, только еще катятся в тележках на хромированных колесиках — по кафельным коридорам родильных домов; другие — нарядные и чуть напряженные, впервые усаживаются за школьные парты; третьи — накинув маскировочные халаты, в любую погоду и непогоду — идут в дозоры, на охрану границ; четвертые — уже трудятся рука об руку, помогая нам надежным, вовремя подставленным плечом. И все они — наши дети, независимо от своих лет дорогие для нас. Ласкает, обихаживает, натаскивает своего детеныша всякая живая тварь, каждый зверь, — как же чист, всемогущ, этот древнейший инстинкт всего живого, освещенный высоким светом разума, интеллекта?
Тогда, мой друг, объясните мне — не могу понять, отказываюсь понимать — почему на нашей прекрасной земле, этом пока единственном обиталище существ разумных, шагнувшей от варварства до звезд, — почему на такой земле методично убивают детей? Перестают убивать в одном месте — начинают убивать в другом. Убивают с применением новейших достижений науки и техники, — если в подобных случаях науку и технику можно еще называть этими благородными словами. Осколками — чтобы их свистящими ножами изрезать, искромсать ребячье тельце. Напалмом — превращая нежную плоть в серый пепел. Бомбами — разбрызгивая по траве кровавой кашицей то, что секунду назад было ребенком. Не могу понять, как летчик, вернувшись с такого «боевого» задания — сам видел в кино, — деловито пересчитывает получку, заботливо отправляет перевод семье: чтобы его дочь аккуратно пила по утрам свой лимонно-апельсиновый сок и прилежно училась хорошим манерам. Не в состоянии понять, как может президент, подписавший раздутый военный бюджет — профинансировав новые убийства, — спокойно играть, забавляться со своим младшим сыном. О, разные там дипломаты, политики, переводчики, — дайте же однажды возможность нам — просто людям — прямо спросить господ всяких президентов: сколько же это может продолжаться? А если и ваших — так?.. Нет, земляне! Пока безнаказанно убивают детей — все человечество должно чувствовать себя оплеванным. Давайте же смоем со своих угрюмых лиц кровавые харчки войны — человеческому лицу пристала улыбка, а не гримаса боли!
Еще, мой друг, мне надо бы поговорить с Вами о другой категории: о тех, кто, правда, не убивает детей, но калечит — бросает их. Вижу, как удивленно приподнялись Ваши брови: очень уж резко, безо всякого перехода, чуть ли не на одну доску с убийцами, и тем более что подобных-то и у нас предостаточно. Нет, нет, не беспокойтесь — никаких таких аналогий, просто механическая, так сказать, очередность. Хотя признаюсь Вам: в бою, доведись, я предпочел бы иметь дело с явным врагом, нежели с соседом по окопу, оставившим своих детишек. Снова предвижу Ваше возражение — чересчур уж крайняя точка зрения. Что крайняя — согласен, но я отстаивал и буду отстаивать ее: есть вещи, которые нужно называть своими именами. Называю: с врагом знаешь, как вести себя и что предпринимать; со вторым — ничего не знаешь, как никогда полностью и не положишься на него. Если уж он отказался, бросил свою кровь, то почему же — моментально найдя сотни убедительных доводов-оправданий, — в трудную минуту не бросит соседа, товарища, Родину?