Его руки сдавили меня, и я попыталась высвободиться.
— Она превратила меня в призрак, и то же самое она сделает с тобой. Она всегда побеждает — всегда. Она победила раньше и победит на этот раз.
Он опять встряхнул меня.
— Не говори так. Я совсем другой, не такой, как тот мужчина — Канецуке.
Он как будто ударил меня. Я никогда раньше не слышала это имя из его уст.
— Ты до сих пор любишь его, разве нет?
— Нет.
— Я не верю тебе.
— Тогда спроси Изуми. Она знает это не хуже меня.
— Изуми, Канецуке. Я презираю даже их имена. Выкинь их из головы. Тобой владеет…
Он остановился и снял руку с моей талии. Я спокойно сказала ему:
— Значит, ты тоже думаешь, что я сумасшедшая.
— Я этого не говорил.
— Госпожа Хен, так они меня зовут. Так меня называл Канецуке: «моя дорогая госпожа Хен». Я не рассказывала тебе, как он испортил мое зеркало? Он нацарапал на нем два иероглифа, те, что обозначают красоту; когда я смотрелась в зеркало, я всегда должна была помнить, чем я не являюсь. Ты можешь это понять? Ты способен постичь подобную жестокость?
— Ты заставляешь меня ненавидеть его.
Я посмотрела ему в глаза и увидела там такое же напряжение, как в глазах Изуми.
— Итак, я сделала тебя способным к ненависти.
Он покачал головой.
— Ты забыла, что я видел свою заживо сгоревшую сестру — здесь, в этом самом саду. Неужели ты думаешь, что тот, кто видел сгоревшего ребенка, неспособен на ненависть?
Как могла нежно и мягко, как будто мой тон мог успокоить его, я сказала:
— Ты пытаешься в книгах найти смысл этого?
— В смерти ребенка нет смысла.
— Однако и тебя, и меня женщина, которую я проклинаю, обвиняет именно в этом — в смерти ребенка. Разве это не достаточная причина, чтобы ненавидеть ее?
— Ты этого не знаешь точно, — сказал он, — ты это предполагаешь. Ты говорила, что Изуми не признается в распространении слухов.
— Я знаю тебя и твои предположения так же хорошо, как то, что я дышу.
— Подозрениями ты разрушаешь саму себя.
Я показала на свою грудь.
— Я являюсь объектом подозрений. Я игрушка в руках двора, его любимая злодейка. Такова моя роль, разве ты не видишь? Я госпожа Хен, которая бесцельно бродит по коридорам, разговаривает с деревьями в Синзен-ен, ездит в дом к своему любовнику в разгар эпидемии — вот как они воспринимают меня. А ты любовник госпожи Хен, действующий с ней заодно. Мы говорим то, что они хотят услышать, и действуем так, как они хотят, чтобы мы действовали. Все твои протесты, все твои мольбы и страстные просьбы — все это часть их замысла. Они смеются над твоим простодушием. Они разрушат тебя так же, как и я.
— Я не простодушен. Ты считаешь меня таким по каким-то своим причинам.
— Нет, я так не считаю. Я вижу тебя другим, я окрашиваю тебя своей собственной краской.
— Как ты смакуешь горечь ситуации.
— Ничего подобного.
— Посмотри, — он повернул меня лицом к саду. — Могли бы эти деревья пышно цвести на горькой почве? Разве эти фрукты зреют на злобе и враждебности? Ты должна избавиться от горечи. Где она? Здесь? — Он разорвал мою одежду. — Здесь? — Он порвал мою сорочку. — Я найду ее ради тебя.
Я задрожала в его объятиях, и, пока я боролась, передо мной стояло лицо Изуми, каким оно было, когда она встретилась с нападавшими. Я стану отважной, как она, буду гордо нести свои отметины. Он расцарапал мне запястья и бедра ногтями, и я боролась с ним, как Изуми боролась с насильниками.
Я расцарапала ему щеку. Он остановился передохнуть, и мы на время прекратили битву. Он дотронулся пальцем до раны на щеке — его кровь была такой же яркой, как моя, — и приложил палец к моим губам, наложив на них свою печать.
Посткриптум
Насколько я могу судить (есть вероятность того, что некоторые страницы утрачены), рукопись обрывается на этом месте. Но следует сказать кое о чем еще. Вручая мне этот дневник, Изуми доверила мне, кроме того, книгу предсказаний, китайский оригинал, обернутый в черный шелк. Между ее пожелтевшими страницами — а она, по-видимому, очень древняя и во всех деталях напоминает описанную в дневнике книгу — я нашла записку. Почерк тот же, что и у автора рукописи. Я включила ее в текст в качестве постскриптума, потому что мне кажется, она может пролить свет на состояние рассудка рассказчицы в момент ее исчезновения. Первый отрывок, видимо, представляет собой цитату из той книги, в которую была вложена записка; автором остальных, должно быть, является рассказчица.