— То же самое, как отправиться в поездку, — поддразнила я.
— Нет, во время сухопутной поездки вы можете отлучиться — прогуляться или пойти посмотреть водопад. На корабле вам некуда деться.
— Однако, — сказала я, — что-то должно было произойти. Штормы, морские разбойники — что-нибудь в таком роде, о чем обычно пишут в романах.
Таким образом я вытянула из него целую историю. Да, во время путешествия по морю случались штормы, но морских разбойников они не встретили; да, бывали сильные ветры, которые сбивали их с курса. И лишь после долгого путешествия по суше они наконец достигли Вутайя. Что он там видел? Реки, широкие, как океан; сильный голод и неожиданную обходительность. Он видел женщин, которые не красили зубы черной краской, но пеленали ноги, а их шеи были увешаны нефритом. Он видел монахов, которые пили крепкий зеленый чай, священнослужителей, которые с большим увлечением говорили о кулинарном искусстве, чем о религии. Но одно впечатление оказалось сильнее всех других. Он имел в виду статую бодхисаттвы Манджушри верхом на льве. Его поразил не столько сам святой, сколько лев, который, казалось, изрыгал пар из пасти и двигался как живой.
Я спросила, чем он занимался в Китае. Он рассказал, что изучал там науку предсказаний, но вскоре оставил ее, чтобы заняться «Книгой перемен», потому что обнаружил в ее шестидесяти четырех гексаграммах ключ к тайнам жизни. (Эти шестиугольники были подобны живым картинам, сказал он мне, они двигались, как тот лев.) Я наблюдала за ним, и его лицо в тот момент напомнило мне лицо Канецуке, когда он рассказывал о городе-призраке. Я завидовала его убежденности, в то же время она меня забавляла. Как это по-мужски! Вдохновиться статуей льва и гексаграммами!
— Вы часто путешествуете? — спросила я.
— Нет. Очень редко.
— И храмы кажутся вам столь же скучными, как корабли.
— Едва ли. Я был очень занят в последнее время. Наверняка вы слышали, какие нам выпали испытания: бури, пожары, дурные предзнаменования, а теперь еще этот скандал со жрицей богини Изе.
Даже здесь я не могла избавиться от тревог и волнений. Он, конечно же, знает о Канецуке, и слухи о Садако вполне могли дойти до него.
Должно быть, он заметил перемену в моем лице, потому что остановился и посмотрел на меня. Раньше я не замечала карих крапинок в его глазах и его высокого лба.
— Думаю, мне следует оставить вас. Наверное, вы устали.
Почему его уход огорчил меня? Он просто был добр. Однако, когда я прилегла в полутемной комнате, где свет лампы отбрасывал длинные тени, я расплакалась. Возможно, причиной тому послужили подшучивания над молениями, или разговоры о двояких смыслах, или упоминание им жрицы. Помня о том, какие здесь тонкие перегородки, я старалась сдержать рыдания, и от этих усилий у меня заболела грудь.
Немного позже раздался осторожный стук в дверь. Затаив дыхание, я ждала. Стук повторился, я не ошиблась. Может быть, я кого-то побеспокоила и ко мне пришли с жалобой? Уединиться здесь было не легче, чем во дворце.
Я встала и подошла к двери.
— Извините, — сказал он, — я проходил мимо, и мне показалось, что вы плакали.
Я пригласила его войти. Разве могла я поступить по-другому? Но тут снова подступили слезы, плечи у меня затряслись. Он коснулся моей щеки и поглядел на меня с печалью и тревогой. Чем была вызвана такая нежность?
Должно быть, я целый час проплакала в его объятиях.
Позже, успокоившись, я попросила его предсказать мне судьбу. Не сейчас, сказала я, позже, когда мы вернемся в столицу.
— Не знаю, — ответил он, поглаживая меня по голове, — вам может не понравиться то, что я скажу.
— Почему не понравится? Ваше предсказание будет неопределенным?
— Это зависит от многого. Если в своих намерениях вы честны и прямы, то ответ будет ясен, хотя всегда возможны толкования. Но если вы неискренни и ваши цели сомнительны и неопределенны, то ответ будет в той же степени двусмысленным, как и вопрос.
— Вы меня пугаете, — сказала я, — ведь я так же не заслуживаю доверия, как сказки богини Изе.
— Да, думаю, это так, — сказал он и поцеловал меня.
Нравилась ли я ему? Я так боялась, что нет! Но, должно быть, хоть немного нравилась, потому что на следующую ночь он опять пришел ко мне, и мы не спали до утра.
— Теперь, — сказал он, когда забрезжил утренний свет, — ты должна лечь на правый бок головой к северу. Так ложился Будда, когда покидал свое тело и погружался в забвение.