Я разочарованно закрыла книгу. Она насмехалась надо мной. Повторяя эти слова, полные иронии, я припомнила, что говорил мне продавец книг. На легкомысленный вопрос книга дает столь же легкомысленный ответ.
Но разве мой вопрос был таким пустым? Я этого не предполагала. Как жаль, что я не обладаю проницательностью Масато. Он помог бы мне понять эти комментарии и свел бы все противоречия в единое целое.
Как я могла подумать, что мой детский способ гадания может иметь какую-то цель? Почему открытая произвольно книга должна была дать какие-то указания?
Оставались еще письма.
Первым я выбрала письмо от Масато. Всего их было девять. Я закрыла глаза и взяла одно из пачки слева от меня. Почему из девяти писем мне попалось именно это — письмо об увиденном сне? Он думал, что той женщиной, которая исчезала в его сне, была я, но я знала, что это наша дочь. Волны проносились над ней, и единственное, что он мог разглядеть, было цветное пятно.
Я положила письмо рядом с книгой и повернулась к стопке писем справа от меня. Их было восемьдесят семь. Должно было быть больше, но некоторые я в гневе уничтожила, а какие-то вернула ему. Интересно, где они сейчас, придется ли мне когда-нибудь перечитать их.
Я закрыла глаза и потянулась за письмом. Едва взглянув на сложенную желтую бумагу, я вспомнила его содержание. Это письмо Канецуке написал мне два года назад, осенью. Мы только что возвратились из поездки в Хаседеру. На обратном пути мы остановились в какой-то гостинице восточнее Удзи, на северном берегу реки выше моста.
Я хорошо помню тот день. Осень стояла холодная, и листья на дубах и кленах уже начали опадать. Их уносило течением вниз по реке, закручивало в водоворотах, и мои мысли следовали за ними. Канецуке сидел рядом, перебирал мои волосы, снова и снова разделяя пряди. Мы наблюдали за рыбаками, которые забрасывали свои сети.
Вода перекатывалась через плотину. Время от времени его голос прорывался сквозь пелену моих мечтаний. Он рассказывал о том, как император простоял службу Приношения Восьми даров во дворце Удзи, чтобы искупить грех ловли рыбы.
— А мы закажем службу во искупление наших грехов? — спросила я.
— Да, очень продолжительную, с молениями на санскрите, с подношением цветов лотоса и золотых и серебряных ветвей. Я буду дискутировать относительно главы из Девадатты, а ты можешь быть судьей.
— И вы будете обсуждать утверждение, что женщины могут достичь вечного блаженства?
— Это зависит от их грехов.
— А если они искренни в своем раскаянии?
Он засмеялся.
— В таком случае они могут надеяться. Но прежде они должны сделать для себя копию Сутр Лотоса и сутр из Четырех Свитков и тысячу раз начертать мистические окружности Амитабы. Если хочешь, я нарисую для тебя первую фигуру. — Он взял палочку и сделал рисунок в пыли.
Позже вечером он сказал, что должен ненадолго меня оставить, чтобы написать письмо. Я расчесывала волосы и размышляла, кому он собирался писать. Тогда я еще не знала о его связи с Изуми, хотя, думаю, должна была чувствовать, что между ними что-то есть.
Почему в тот спокойный осенний день, когда рядом не было никого, кто бы отвлекал его внимание, мне довелось испытать такой приступ ревности?
Часом позже ко мне постучался мальчик-посыльный и передал свернутый листок бумаги. Бумага была желтого цвета, почерк быстрый и четкий.
«Я обдумывал главу из Девадатты, — писал он мне. — Я кое-что забыл. Не напомнишь ли мне историю младшей дочери Царя Драконов? Та драгоценность, которую она отдала Будде, — я не могу вспомнить, какого она цвета. Напиши, если вспомнишь». В следующих строках он превозносил меня, используя великолепные метафоры, и написал, что любит меня.
В то время как я читала это письмо, я услышала, что во дворе гостиницы Канецуке позвал одного из наших людей. Он отдал другое написанное на желтой бумаге письмо и приказал как можно быстрее скакать верхом в столицу.
— Ты знаешь, где ее найти, — сказал, как мне показалось, Канецуке; но я могла ошибаться.
Через месяц я обнаружила, что он и Изуми — любовники, и вспомнила о том письме. Было ли письмо к ней таким же страстным, как ко мне? Может быть, он просто дважды переписал его?
Прошлой ночью я дотемна сидела в своей комнате, пока едва могла разглядеть лежавшую передо мной книгу. В саду неумолчно трещали цикады в такт с крутившимся у меня в голове словом: «целомудрие». Целомудрие. Целомудрие.