Продолжительность жизни гусеницы зависит и от того, как долго живет взрослая бабочка. Если твоя несъедобность защищает тебя от врагов, тебе лучше сократить личиночную стадию — ведь в ней ты более уязвима для паразитов. Это означает, что во взрослую жизнь ты входишь с маленьким запасом ресурсов и, значит, должна искать максимально богатый азотом нектар. Возможно, ты даже, подобно геликониде мельпомене и геликониде харитонии, эволюционируешь и научишься питаться пыльцой.
Если же во взрослом возрасте ты, наоборот, уязвимее, чем в личиночной стадии, то, возможно, имеет смысл продлить детство, накопить за это время достаточное количество питательных веществ, чтобы, выйдя из куколки, побыстрее спариться с партнером и продолжить свой род.
Но рано или поздно колокол звонит. Час пробил. Гормоны, отзывавшиеся на рост твоих мембран, управляли ходом каждой линьки. На пятой стадии развития последняя линька в последний раз растянула мембраны между сегментами твоего тела. И вот секреция ювенильных гормонов прекращена. Поступила новая директива. В генах определенных клеток щелкают переключатели.
Есть версия, что желтые пигменты-каротиноиды, содержащиеся в твоей крови, обладают световой чувствительностью и помогают тебе измерять время. Некоторым видам каротиноиды говорят, что дни становятся короче и скоро придется искать укромное местечко.
Гусеница капустницы умеет отличать световой день, длящийся четырнадцать с половиной часов, от пятнадцатичасового. Когда нужные внутренние ресурсы накоплены и длительность светового дня переваливает за пятнадцатичасовую отметку, гусеница становится куколкой, из которой менее чем через две недели выводится бабочка. Когда внутренние ресурсы в порядке, но длительность светового дня составляет менее пятнадцати часов, гусеница тоже становится куколкой — и впадает в спячку до весны.
Кровь гусеницы отсчитывает время.
Ты выжидаешь, чтобы через две недели, или два месяца, или два года жизни изменить масть, опустошить свои внутренности и отправиться в недолгие странствия.
Ты начинаешь слоняться, не находя себе места.
Взбираешься на крыльцо.
Переползаешь через садовую дорожку.
Вот-вот случится что-то важное.
Владимир Набоков — возможно, самый знаменитый энтомолог двадцатого столетия. Широкие массы американцев знают его как автора «Лолиты»; студенты-филологи имеют более глубокое представление о его творчестве; а энтомологи по сей день обсуждают предложенные им новые принципы систематизации голубянок Северной и Южной Америки. Набоков написал двадцать две научные работы, открыл несколько видов, шесть лет проработал научным сотрудником в гарвардском Музее сравнительной зоологии. Его перу принадлежит ряд основополагающих исследований в области чешуекрылых. И все же самое ценное в наследии Набокова — то, как он писал о бабочках, как умел выразить свою страсть (которую именовал «мой демон»), обращаясь к озадаченно внимающему, не способному на столь сильные переживания, но все же жаждущему чем-нибудь развлечься миру.
«Поразительно, как мало рядовой человек замечает бабочек», — удивленно отметил Набоков — и решил изменить положение дел. Вовсе не из альтруизма. Просто он не мог иначе. Он был из тех писателей, чей глаз замечает бабочек всегда, при любых обстоятельствах.
В лекции, прочитанной в 50-е годы в Корнеллском университете, говоря о «Превращении» Кафки и «Докторе Джекиле и мистере Хайде» Стивенсона, Набоков позволил себе отступление от темы — заговорил о преображении гусеницы. Сочувственно описал нарастающее ощущение дискомфорта, которое испытывает личинка, «оцепенение» шейного отдела, предчувствие того неминуемого момента, когда гусеница при всем честном народе опозорится, взорвавшись изнутри.
«Что ж, — говорит Набоков, — гусеница не может безропотно терпеть это ужасное ощущение. Надо что-то делать. Она бродит туда и сюда в поисках подходящего места. И вот находит. Карабкается вверх по стене или по стволу дерева. Сплетает небольшой шелковый коврик, прикрепив его снизу к выбранному насесту. Свешивается с коврика, уцепившись за него лишь кончиком хвоста или задними ногами таким образом, чтобы болтаться в воздухе вниз головой в позе перевернутого вопросительного знака… и верно, вот вопрос — как ей теперь отделаться от своей шкуры?»
Здесь Набоков описал состояние гусеницы в фазе предкуколки: несколько часов гусеница висит вниз головой, прежде чем сделать финальную попытку окукливания. Наконец она ерзает, передергивает «плечами и бедрами».