Я подозреваю, что он способен на гораздо более развернутый ответ, но не намерен демонстрировать свой интеллект.
– И как мы это оформим? Чего именно вы хотите? На какой срок? Мне необходимы гарантии.
– Гарантии? – его брови насмешливо выгибаются.
– Да, я должна быть уверена, что вы оставите нас в покое.
– Валяй, будут тебе гарантии.
Он подхватывает меня под локоть, поднимает с кресла и тащит к двери, из которой недавно вышли охранники. С трудом успеваю за его размашистыми шагами, почти падаю, но все-таки удерживаюсь на своих каблуках.
Он толкает дверь и проталкивает внутрь комнаты меня.
О Господи, Боже мой.
Я закрываю рот рукой, подавляю рвотный позыв.
– Осторожнее, где-то здесь остались мозги, – спокойно заявляет Чертков. – Но твои мозги на месте. Пока что. Поэтому нечего переживать, да?
Я понимаю, что это ванная. Я понимаю, что кафель когда-то был белым. Белоснежным. Но сейчас все залито кровью.
Сложно поверить, что здесь убили лишь одного человека.
– Вот твои гарантии, мое честное слово и благодушное расположение. Но запомни: я не прощаю предательства. Если надумаешь затеять мятеж, не забывай: голодным псам все равно кого жрать. А мне все равно кого забивать насмерть. Хоть начальника охраны, допустившего серьезный прокол. Хоть Катерину Олеговну. У нас тут демократия.
Я задыхаюсь. Запах крови забивает горло. Я закашливаюсь. Колени слабеют, бедра мелко дрожат. Мои каблуки скользят по влажному кафелю.
– Хватит, – отчаянно пытаюсь не закричать.
– Теперь ты уверена? Со мной можно иметь дело?
– Прошу. Пожалуйста.
– Вот и отлично. Мы еще не начали развлекаться, а ты уже умоляешь прекратить. Очень сообразительная детка. Не зря же у тебя успешный бизнес. Сеть салонов красоты. Отель известный на всю страну.
– У меня больше нет… нет никакой сети.
– Может снова появится. Все зависит от твоей старательности.
– Хватит, прошу.
Мой желудок скручивается в узел.
– Ладно.
Чертков милостиво возвращает меня обратно, усаживает в кресло, открывает бар и наливает что-то в стакан. Протягивает:
– Пей.
Я смотрю на порцию алкоголя как на чашу полную яда.
– Мне нельзя, – лгу. – У меня аллергия.
Тогда он пьет сам. Осушает до дна. И я уже сомневаюсь в правильности своего решения. Мне совсем не хочется, чтобы он напивался.
– Как долго… придется расплачиваться?
Он молча наливает новую порцию выпивки.
– Никак не угомонишься, детка.
– Я просто пробую понять.
Он снова пьет до дна и отставляет бутылку.
– Снимай белье, – приказывает коротко.
– Что?
Он не повторяет, наклоняется надо мной, ловко расстегивает бюстгальтер, вытаскивает из-под платья и отбрасывает в сторону. А в следующую секунду поднимает платье, грубо стягивает трусики, разрывает, оставляя красные следы на бедрах.
Я моментально подскакиваю на ноги, заношу руку для удара, намереваюсь влепить пощечину, но в последний миг замираю.
Включается инстинкт самосохранения.
Чертков не делает ни единой попытки защититься, перехватить мое запястье. Он выжидает. Он хочет, чтобы я его ударила.
Ему нужен только повод.
– Ты удивительная, детка. Учишься, не совершая ошибок.
Он обхватывает меня за талию и усаживает на стол, задирает платье до живота, раздвигает ноги коленом. Все это происходит настолько молниеносно, как будто он совершает только одно движение.
– Говорят, женщин бить нельзя. Но я полагаю, что если женщина размахивает кулаками, она становится мужчиной, и раз так, то нет ничего плохого в том, чтобы преподать ей урок.
Чужие пальцы проникают в меня.
– Я… – вздрагиваю.
– Ты такая мокрая, что даже мне становится стыдно.
Этими же руками он убил человека. Совсем недавно.
Как я могу желать ублюдка, методично уничтожающего мою семью?
– Естественная реакция организма.
– Тебя заводит кровь? Насилие?
Он обхватывает меня за горло и слегка сжимает. Его пальцы проникают еще глубже, касаются еще бесстыднее.
– Мы определенно повеселимся.
– Ты не получишь от меня ничего кроме тела.
– И буду этим вполне удовлетворен.
Он приближает свое лицо вплотную к моему.
– Скажешь мне, где твоя душа, когда я буду трахать тебя.
– Я еще не дала своего согласия, – бросаю глухо.
– Я буду трахать тебя. Хоть с согласием, хоть без. Мы обойдемся без контракта, ведь все предельно просто. Никаких ограничений, никаких табу. Срок? Навсегда. Если хочешь – до гроба.
– Практически предложение руки и сердца, – не удерживаюсь от иронии.
– Я умею быть романтичным.
Конечно.
Я смотрю в его глаза и только теперь понимаю, что они вовсе не черные. Голубые. Холодные, будто стальные. Обжигающие, ледяные.