Я решительно отодвинул штору и, держа руку на шпаге, громыхнул:
– Сударь, это плод вашей больной души! По части видений духов болезненный бред весьма искусен!
За плечом засопел Дастин.
– Ах, так? – поднимая голос до ультразвуковых высот, взревел принц и обнажил шпагу. – Тут крысы! На пари – готово!
Дальнейшую сцену описывать я не берусь. Гамлета заламывали втроем – я, Дастин и пыльный Лаэрт. Сопротивлялся он с силой немыслимой для обычного человека. Такими сильными бывают только настоящие психи, это я знаю хорошо, благо поработал в госпитале по молодости лет. Сдернули штору, разорвали на полосы (ткань разрезал своим кинжалом король Клавдий), опутали руки и ноги. Королева рыдала в голос, к ней присоединилась Офелия, уяснившая, что трона ей не видать, Полоний сначала всхлипывал, потом упал в обморок, но этого никто не заметил – все были заняты Гамлетом. Наконец, светлейший принц выдал натуральнейший судорожный припадок (едва не откусив Дастину палец), подергался и затих. Когда все более-менее утихомирились, я отдышался и вышел вперед.
– Господа! – провозгласил я. – Хватит несчастий для одного-единственного вечера! Сир, извольте пригласить стражу. Пусть приведут мессира Горацио, антрепренера театра «Глобус» Хэнслоу и его актеров. Устроим маленькое семейное судилище, чтобы не выносить сор из замка.
– Право суда находится в руках короля, – прохрипел Клавдий. – И не вам здесь командовать, Гильденстерн!
– Я Розенкранц, а Гильденстерн – он, – я ткнул пальцем в Дастина. – Сир, извольте потерпеть. Мы обещали открыть вам правду и мы ее откроем. Всем. И чтобы никто не ушел обиженный.
Король, опустив плечи, поник. Почему-то согласился.
– Розенкранц, – позвал я Дастина, – будь добр, сбегай за Марцеллом, десятником стражи, он нам пригодится. Остальным могу сказать – сегодня мы раскрыли опаснейший заговор против короны Дании, и убедились в истинности болезни принца Гамлета.
Гертруда снова разрыдалась.
– Ну и переполох, когда подвох наткнется на подвох, – вздыхая, качал головой Дастин. Благородное общество более-менее утихомирилось, лишь королева всхлипывала в носовой платочек, а Офелия вытирала глаза. – Ваше величество, мне не хотелось бы испытывать на себе и своем друге ваш монарший гнев, однако смею напомнить…
– Знаю, знаю, – отмахнулся Клавдий. – Вы действовали по моему приказу, исполняли королевскую волю. Я сам виноват, что дело закончилось настолько плохо. Надо было просто отослать Гамлета в Англию.
– Вовсе и не плохо, – заявил я. – Все остались живы и даже почти здоровы. Правда, вам придется подыскивать нового кандидата на роль наследника трона, ибо монсеньор Гамлет Датский… э-э… слегка нездоров.
– Наследники – дело наживное, – гнусным голосом откомментировал Лаэрт, но поймал на себе убийственный взгляд короля и заткнулся.
– Розенкранц, Гильденстерн, когда вы собираетесь начинать свое судилище? Или мы так и будем здесь сидеть?
По косяку двери стукнула латная перчатка. Начальник стражи Марцелл, впустив вперед троих солдат с обнаженными мечами, втолкнул в комнату несчастного мистера Хэнслоу и двоих актеров, на которых мы указали.
– Что Горацио? – я строго посмотрел на десятника.
– Ищем-с, – буркнул Марцелл и на всякий случай добавил: – Милорд.
– Ищите-ищите. Когда найдете, немедленно сюда. Что ж, Марцелл, заберите своих людей и встаньте у двери. Нам никто не должен мешать. Будете подслушивать – уши обрежу. Государственная тайна! Слово и дело! Ясно?
Марцелл отсалютовал и ретировался.
– Сир, – с видом самоуверенного американского прокурора, в точности знающего, что обвиняемый виновен, а труп спрятан под кушеткой, я прошелся по опочивальне от окна к двери и обратно. Надо было начинать перекрестный допрос. – Сир, ответьте, Гамлет – ваш родной сын?
– Да по какому праву? – вскинулся Клавдий, но наткнулся на властный жест Дастина.
– Вопросы здесь задаем мы. Итак, сир? Признаете ли вы, что двадцать пять лет назад вы вступили в прелюбодейную связь с присутствующей здесь мадам Гертрудой, являвшейся в то время женой вашего старшего брата?
– Да он эту связь и не прекращал! – выдохнула королева. – А что мне было делать? Муж был законченным кретином и импотентом, его интересовали только войны и вино… Стране требовался наследник, а Клавдий в те времена являлся очень привлекательным мужчиной… Вы меня понимаете, господа.
– Конечно, понимаем, – закивал я. – Одинокое женское сердце, жаждущее утешения, муж в походе, а опускаться до связи с десятниками стражи – фи! Как-то не по-королевски. Итак, наша догадка номер один была верной. Теперь догадка номер два. Клавдий, ответьте – это вы убили Гамлета-старшего? Нет, я понимаю, что признаваться в совершении самого страшного греха после богохульства – цареубийстве – никто не будет. Вдобавок это не просто цареубийство, но еще и братоубийство. Древнейшее проклятие.
– Если вы не заткнетесь, Гильденстерн, – король побагровел, – отправитесь на эшафот немедля!
– Ради установления истины мы не пожалеем жизни, – пафосно сказал Дастин. – Впрочем, это не важно, кто убил предыдущего короля. Важно то, что и под вами, Клавдий, трон начал шататься. Фактически, мы столкнулись с заговором, продуманным настолько хорошо и тщательно, что, если бы не вмешательство мое и моего друга, через пару дней заговорщики устранили бы всю королевскую семью. Принца, короля, королеву, старого Полония, Лаэрта…
– А меня-то за что? – выпучил глаза рыцарь. – Я вообще-то королю не родственник!
– За компанию и для красоты, – отмахнулся я. – Единственный, кто после смерти датских монархов может реально претендовать на трон – это… Сами догадаетесь, ваше величество, или подсказать?
– Фортинбрас, принц Норвегии. А все почему? Потому что мой сумасбродный братец Гамлет заключил этот дурацкий договор!
– Смею вам напомнить, сир, – как бы невзначай сказал Дастин, – что Фортинбрас с войском находится на территории вашего государства. Очень недалеко от Эльсинора. Он якобы идет воевать с Польшей. Не знаю, что Норвегии делить с Польшей, но факт остается фактом. И если в Эльсиноре действительно случилось бы нечто непоправимое, то Фортинбрас – вот он, тут как тут! На редкость вовремя проходил мимо! И надо же такому произойти: в это самое время некто, пользуясь душевной слабостью принца, подкупает нескольких актеров мистера Хэнслоу, чтобы те изобразили спектакль перед Гамлетом. Жутковатый спектакль, скажу я вам. Ночь, воет ветер, ревут волны в проливе, часы отбивают полночь… И вдруг появляется призрак почившего короля! Хэнслоу, а ну рассказывайте!
Дрожащий антрепренер едва мог говорить от ужаса перед королевским гневом.
– Сир, мы не виноваты! Нам заплатили! Сказали, будто это невинный розыгрыш! Кто бы мог подумать, что тот приличный молодой господин – заговорщик?
Хэнслоу выложил все. Актер поддакивал и даже на память прочитал несколько самых ярких строчек из монолога Тени Отца Гамлета. Король то краснел, то бледнел, то ругался, но, наконец, сдулся, будто проколотый воздушный шарик и приобрел исключительно усталый вид.
– Но зачем это нужно было делать? – с нотками стона в голосе вопросила Гертруда.
– Зачем? – я поднял брови. – Ваш сынок с юных лет был слаб на голову. А тут – столь тяжкое переживание. Является призрак папочки, вещает, будто Гамлет-старший убит родным братом и требует мести. Впечатлившийся принц начинает немедленно месть умышлять. Как перспектива – смерть короля, самого Гамлета либо признают сумасшедшим, либо обвиняют в убийстве и ведут на плаху… По салическому закону женщина, а именно мадам Гертруда, трон не наследует, венец не принадлежит никому… до времени, пока не приходит Фортинбрас, чтобы навести порядок в прогнившем датском королевстве. Другие вопросы?
– КТО? – страшным голосом спросил король. – Кто исполнитель?
– Мы предполагаем, что Горацио, – сказал Дастин. – Одно время в Англии жил такой предсказатель, Вильям Шекспир. Так вот, он в точности предрек все события, которые мы имели честь или несчастье наблюдать. А в финале пророчества, так и называвшегося «Гамлет, принц Датский», описал, как Эльсинор завален трупами… Знаете, кто остался в живых по господину Шекспиру? Только Горацио. Все остальные мертвы. Розенкранц и Гильденстерн, кстати, тоже. А Фортинбрас должен был сказать такие слова: