И дождь. Точнее, дождь с колючим, невероятно холодным снегом. Порывы резкого, свистящего ветра забираются под полы и капюшоны наших теплых курток.
– Тео! – Дастин потянул меня за рукав. – Посмотри на это! Жуть какая!
Мы подошли к «танку», который по ближайшему рассмотрению оказался тяжелым транспортером для переброски подразделений пехоты в условиях боевых действий. Проплавленная дырка в борту. Под разорванными гусеницами – человеческие кости в обрывках гнилых одежд. Один скелет детский – ребенок до сих пор сжимал в пальчиках что-то похожее на перочинный нож. От кого он пытался защититься?
Мусор, осколки стекла, битый кирпич, обожженные книги… У края дороги, на поребрике валяется старинный и разбитый вдребезги компьютерный монитор да несколько обугленных печатных плат. Вероятно, здесь некогда находился магазин электроники, каковой был подвержен бессмысленному разграблению.
– Напоминает Кельн, после бомбардировок союзников во время Второй мировой, – тихо сказал Дастин. – Я фильм видел. Смели громадный город за одну ночь…
Я аж присел, когда взвыла сирена – тяжело, рыдающе, но очень грозно. Ага, значит жизнь в этом городе мертвецов еще теплится. Выло неподалеку, звук доносился сверху и приближался.
– Черт! Видишь, летит? – Дастин указал вправо, повыше стен обугленных зданий. – Что это такое? Никогда не видел подобных аппаратов!
Летело оно медленно, шаря по земле лучами ярких прожекторов. Длинный тонкий фюзеляж, два широких квадратных крыла, заканчивающихся торпедообразными утолщениями. Килей – целых четыре, опускаются вниз и поднимаются над фюзеляжем наподобие крылышек бабочки. Мелькают навигационные огоньки и мерцает острый колпак кабины. Двигается воздухоплавательное сооружение странно – вперед и чуть вбок, словно огромное насекомое, вроде осы. И, что характерно, штуковина летит абсолютно бесшумно – только установленная на борту сирена вопит.
– Не видишь опознавательные знаки? – шепотом спросил Дастин, хотя из-за сирены можно было орать в голос. – Кто это может быть?
– Марсиане, – огрызнулся я. – Не нравится мне этот мирок, чувствую опасность. Но если Хозяин нас сюда забросил, значит!… Ложись, оно прямо к нам летит!
Летучее чудовище зависло почти точно над нами, а я сгреб напарника в охапку и нырнул за гору битого кирпича.
– ВНИМАНИЕ ГРАЖДАНСКОМУ НАСЕЛЕНИЮ! – сирена стихла, вместо нее чудовищной мощи динамик заговорил по-английски. – ВОЕННАЯ АДМИНИСТРАЦИЯ ОКРУГА «БАЛТИЯ» ПРЕДЛАГАЕТ НЕМЕДЛЕННО УКРЫТЬСЯ В СВЯЗИ С ПРОВЕДЕНИЕМ СПЕЦИАЛЬНОГО МЕРОПРИЯТИЯ НА ЛИНИИ БАЛОЖИ-СИГУЛДА-ЦЕСИС!
– Знакомые названия… – я нахмурился. Летучая тварь с мегафоном тихонько полетела дальше, призывая всех прятаться. У них, представьте себе, «специальное мероприятие».
– НЕ ПОКИДАЙТЕ УБЕЖИЩ И ПРИМИТЕ ПРОФИЛАКТИЧЕСКИЕ МЕРЫ, – призывал издалека удаляющийся летун. – У ВАС ОСТАЛОСЬ СЕМНАДЦАТЬ МИНУТ! ОБРАЩАЙТЕСЬ ЗА ПОМОЩЬЮ К ВОЕННОСЛУЖАЩИМ АЛЬЯНСА И ПОЛИЦИИ ОПОЛЧЕНИЯ!
Потом опять сирена, потом снова обращение – только уже на незнакомом мне языке, который я принял не то за финский, не то за датский. В общем, прослеживались в нем какие-то балтийские нотки. Я как будто нащупал знакомую ниточку, и совсем было догадался, куда это нас теперь занесло, как обещанное летучим уродом «мероприятие» состоялось. Причем с невероятным шумом и треском.
Сначала воздух рассек донельзя знакомый звук – под самыми тучами (то есть очень низко) пронеслись три реактивных самолета. Форму я рассмотреть не успел, однако понял – подобных моделей я прежде не встречал. Узкие, похожие на букву «А» без средней перекладины самолеты имели обратную стреловидность крыла – то есть консоли отходят от фюзеляжа под углом вперед, а не назад. Чудеса!
Вираж, аэропланы исчезают в облаках, а в следующее мгновение… исчезают сами облака!
– За ноги вашу… Ядрить твою налево, через семь гробов с присвистом, да Гермогена тебе в посох, да Керзона по самый Кобзон Христофора Колумба мать! – это я так изощрялся. Дальнейшие словоформы я и приводить-то не буду, за их всеобщей нечитабельностью и непечатностью. Дастин, закрыв голову обеими руками что-то тоненько подвывал на языке Шекспира, но, как я полагаю, сам Шекспир о подобных идиомах даже представления не имел, не то что позволял извергать столь яркие и рискованные словеса актерам своего театра.
В общем-то ничего особенно страшного не произошло. С разницей примерно в 15 секунд небеса озарились тремя ядерными взрывами. Один близко – километрах в десяти-тринадцати, два других – подальше к востоку. Прелести, непременно сопутствующие «мероприятию» неизвестных экстремистов, последовали незамедлительно – воздух из просто вонючего стал вонючим и обжигающим, и я мысленно поблагодарил предусмотрительного Хозяина за то, что наши куртки были пропитаны термоустойчивым составом – иначе мы просто сгорели бы. Нас накрыло ударной волной, мигом заложило уши, Дастину досталось по загривку кирпичом, прилетевшим из кипящих далей; груда камней, за которой мы укрылись, разогрелась, и я почувствовал себя как в финской бане. Можно было запросто свариться, однако, судя по всему, заряд оказался не слишком мощным и через несколько минут наступило затишье. Поднятая ударной волной пыль начала оседать.
Дастин встал, отплевываясь, осмотрелся. Выглядел он чумазее беса-кочегара, вылезшего из самой грязной секции преисподней. Процедил с чувством:
– Все нормально… Этот городишко уже ничем не испортишь. Но хотелось бы знать, други, кто у нас так развлекается?
– Кажется, сейчас ты получишь ответ… – я присмотрелся к слабо обозначившемуся шевелению в другом конце улицы. Несколько фигур, вроде человеческих. За ними ползет некое подобие бронетранспортера на очень высоких колесах. Фонарики. Различается сдавленное гавканье собаки. Может, военный патруль?
– Кажется, лучше спрятаться, – опасливо сказал Дастин, наблюдая за приближающимися силуэтами. – Я полагаю, что люди, обитающие на этой свалке цивилизации, не отличаются гостеприимством. Тут вам не Эльсинор. Еще чего доброго сожрут с голодухи…
– Если не съели собаку, – рассудил я, – то на наши мослы им охотится резона нет. Эй! Эй, сюда! Помогите!
Лучше бы я промолчал и схоронился в щелке меж развалин. Но, как говорит известная мудрость, «не сожалей о сделанном!».
Я откровенно развлекался, употребляя все свои небогатые познания в области бихевиористики и лингвистических экзерсисов в просторечии именуемых «юмором висельника». В основном пел песни, начав с «Лили Марлен»:
– Заткись, слышишь? – рявкнул тот, что наверняка был начальником. – Krievu cuka!
Ах, значит я русская свинья? Докажем противоположное. Наверное господину начальнику будет интересно послушать что-нибудь не лирическое а отнюдь патриотическое? Я напряг память и завел прочувствованно и с притоптыванием:
Последними строфами я явно намекнул на отловивших нас «полицейских», как один облаченных в ужасающие неопределенно-коричневые тряпки. Главный едва услышав слово «Sturmabteilungsmann» и углядев подмигивание уже заплывающим глазом, немедля поднялся с табурета сколоченного из шершавых некрашеных досок и припечатал мне кулачищем по глазу здоровому.
– Не понимаешь, когда тебе русским языком говорят? – грозно осведомился истязатель.
– Ka runa s'itie krievi – пошел в жопу, кретин! – не остался я в долгу. За шесть часов абсолютно бессмысленного допроса я уже пытался немного говорить по-латышски. За хамство вновь схлопотал, но не больно, по европейски. – Расстреляли бы скорее, что ли? Надоело!
– Сиди-и… – с прибалтийской протяжностью устало буркнул главный. Было ему годочков под шестьдесят, седые усы, будто у Тараса Бульбы, одет почище других «стражей» и в качестве знака различия носил на рукаве затертую красно-бело-красную повязку. – Прибудет господин полковник с патрулем союзников – тогда и решим, что делать.