Тимуров понимал.
— Сделал все, что я велел? — продолжал Шелов и зашелся в приступе кашля.
Снова кивок. Роман вытащил из дипломата документы и положил на стол. Какое — то время старик, нацепив очки на нос, изучал их. Потом удовлетворенно кивнул.
— Молодец, Ромочка. Передам своим законникам. Пусть хорошо проверят. Знаешь, когда у меня первая ходка была — тут, в Сибири, чалил, — я книжки читал. Попался мне однажды «Крестный отец». И зацепила меня одна фраза. «Один законник с портфелем в руках награбит больше, чем сто невежд с автоматами». Я тогда молодым был, горячим. Все думал — да как так? У кого оружие — тот сильнее. А сейчас, наконец, понял. — Шелов постучал себя пальцами по лбу. — Остальное сделают мои люди. И начнем делить бизнес Вайцеховича.
— Сделают так, как с Любой поступили? — припомнил Тимуров похищение девушки.
— Идиоты ваши столичные уж очень исполнительные попались, — скривился Иван. — По доброму же просил девочку доставить, проявить уважением, они же… Да что говорить, — дернул он шеей и жестко закончил, — Забудь о них. Свое получили ребятушки, за каждую слезинку дочери ответили. Тимочка с ними разобрался. Перед Любой я покаялся, простила она меня. А их я не простил…
Тимуров кинул, меньше знаешь лучше спишь.
Часа два или больше они разговаривали о делах, хотя Роман не мог сосредоточиться на них. Все думал о Любе. Где она, что с ней? Вспоминает ли? Ненавидит?
— Я могу поговорить с Любой? — не выдержав, спросил Роман, когда они закончили.
На лице Шелова появилась недобрая улыбка. Другой бы от такой улыбки впал в ступор, но Тимуров выдержал. Не собирался отступать.
— А ты достоин?
— Мне нужно с ней поговорить, — упрямо повторил Роман. — Я хочу объяснить, как все было на самом деле. Сначала я познакомился с ней — клянусь, совершенно случайно. Потом уже узнал, что она твоя дочь.
Твердым голосом он рассказал Шелову, как все было.
— Не доверяешь — проверь. Я познакомился с ней до того, как ты попросил ее найти. Я банально не знал, что симпатичная соседка — библиотекарша — дочь Хозяина. Вот. — Роман вытащил флешку и положил на стол перед Шеловым. — Тут видео с датами, которые собрали мои люди. Это доказательства моих слов. Сначала мы познакомились, и только потом…
— Достаточно, — оборвал его Шелов. — Вижу, подготовился. Так породниться со мной спешишь?
— Я люблю вашу дочь, — отчеканил Роман. С вызовом.
Шелов усмехнулся.
— Слова, слова… Нет им цены, Ромочка. Только поступки. На что готов, чтобы доказать? — вдруг спросил старик. Его глаза хищно блеснули. Для таких, как Шелов, существовало лишь одно мерило — бабки.
— Твои предложения?
Глубоко посаженные глаза буквально впились в неподвижное лицо Романа. Сканировали насквозь. Изучали. Хозяин думал.
— Отдаешь свою часть бизнеса Вайцеховича, это раз, — наконец, холодно сказал он. — Переписываешь на меня семьдесят процентов своего актива, это два. Уходишь из моего региона, это три.
— Семьдесят процентов моего актива? — усмехнулся Тимуров. — Не слишком ли дешево ты оценил свою дочь?
— Уговорил, голосистый. Восемьдесят, — кивнул Шелов.
— Тоже не так уж и много.
— Тебе мало? — почти одними губами, так тихо, что Роман едва расслышал, спросил Шелов. — Могу и добавить.
Он улыбался, будто зная, что Роман Тимуров не пойдет не такое. Не сможет отдать почти все, что у него было. Иначе ему придется начинать с нуля. И не факт, что поднимется.
Воцарилось молчание. И первым его нарушил Шелов.
— Езжай с богом, Ромочка. Девочка моя к свадьбе готовится. Да не с тобой.
В его голосе сквозила насмешка. Будто Тимуров — пустое место.
С виду Роман оставался спокойным, хотя слова о свадьбе обожгли его, и ярость едва не захлестнула с головой. Но он не смог бы построить бизнес — империю, если бы не владел эмоциями.
«Успокоился. И сделал», — решил он про себя и широко улыбнулся, зная, что сейчас совершит самую великую глупость в своей жизни.
А может быть, подвиг.
— Куда я поеду? А договор? Подписываем все сейчас, к тебе мотаться слишком далеко, а время — деньги.
В глазах Шелова появилось изумление.
— Ты же все потеряешь, дурак, — просто сказал он.
— А я уже потерял, — тихо ответил Роман. — Я ее потерял. Знаешь, а это больно, оказывается. Любить.
— Я ее мать любил, — вдруг сказал Шелов, откинувшись на спинку кресла и глядя куда — то в окно, за которым стало темно. — До сих пор ее лицо помню. Других не запоминал, а ее не смог забыть. Левое крыло, второй этаж, последняя комната по коридору, — вдруг сказал он.