— Что? — нахмурился Роман.
— Она там. Не знает, что ты приехал. Поговори с ней.
— Но договор…
— Я сказал — поговори! — рявкнул Шелов, ненавидя, когда перечат. — Если примет — дам добро. Нет — значит, станет женой другого.
Роман встал и, все еще не понимая, что происходит, пошел искать Любу — разумеется, в сопровождении вооруженной охраны, которая не спускала с него глаз. Шелов остался в гостиной. Как–то по–стариковски сгорбившись, он достал из внутреннего кармана старую черно–белую фотографию. Со снимка на него смотрела красивая молодая девушка, чем–то неуловимо напоминающая Любу.
— Скоро свидимся, родная, — тихо сказал Шелов, касаясь лица девушки. — Мне уже немного осталось. Дочь нашу только достойному отдам. Одной тяжело будет. Уж я-то знаю.
Глава 36
Сто лет не вязала, а тут руки сами потянулись к спицам.
Пальцы поначалу постоянно соскальзывали, нитки путались. Пару раз я бросала это гиблое дело, но затем вновь возвращалась. Вязать учила меня бабушка.
Я совсем немного помню о наших с ней редких вечерах, бабули рано не стало. Но руки запомнила. Не по–женски сильные и грубые, но всегда неизменно теплые и заботливые. А еще ловкие. Бабуля вязала, а мы с большим черным котом сидели рядышком и завороженно наблюдали за происходящим.
Кроме бабушки у меня и не было по–настоящему близких людей. Да и бабуля совсем недолгий период. Наверное, именно поэтому в этот волнительное время я машинально потянулась к чему–то родному и уютному.
Кнопа свернулась калачиком у моих ног, по телевизору шло интересное реалити–шоу. А я вязала.
Получалось, правда, неважно. Третий вечер страдала над простеньким костюмчиком для младенца. Господи, неужели мой малыш тоже будет таким маленьким? Неужели у меня скоро будет малыш?!
Нос нестерпимо защипало, в следующий момент я, как дурочка, разрыдалась на ровном месте от умиления. А потом громко–громко чихнула.
В этот момент в дверь постучали, следом она отворилась.
— Отец? — позвала я, обернувшись.
Это слово по–прежнему давалось с трудом. Я не представляла, как люди запросто налево и направо произносят «папа». Но старалась. Очень хотелось обрести, наконец, семью. Кроме того, любовь Ивана Аристарховича к моей матери по–прежнему столь сильная, что даже я, ни разу ее не видевшая, прониклась.
— Люба, привет, — знакомый голос прокатился по комнате.
Я встрепенулась. Поспешно отложила спицы и вскочила на ноги, словно была застукана за чем–то непристойным.
Роман зашел в комнату и замер посередине. Он смотрел на меня. Да и не просто смотрел — он будто впитывал в себя каждый сантиметр моего тела. Серьезный, собранный. Безумно красивый, как и обычно. Но при этом… будто несчастный. Лицо осунулось, под глазами залегли тени. Что–то в его взгляде изменилось. Словно всё это время он… страдал. Уж не из–за меня ли?
— Рома… — замешкалась я. Юбку расправила.
Сердце так сильно забилось, что я едва сдержалась, чтобы не прикрыть его рукой.
Рома, как же я по тебе скучала! Как сильно!
Вслух же произнесла довольно сухо:
— Что ты здесь делаешь?
Рома чуть нахмурился, сделал шаг в мою сторону, я совершила два назад. Прошедшие месяцы ничего не изменили: я по–прежнему люблю этого мужчину. А то, что ношу под сердцем его ребенка, лишь укрепило связывающую нас ниточку.
Но я никогда не прощу ему обман. Никогда не смогу довериться.
— Люба, — начал Роман. Неуклюже провел рукой по затылку. — Как ты это делаешь?
— О чем ты?
— Я много нет занимаюсь бизнесом, поднялся со дна сам, ты знаешь мою историю. Нет человека, способного напугать меня в офисе или на ринге. Но когда ты вот так смотришь… у меня слова на языке застывают.
— Как «так»? — шепчу тише.
— Со страхом и болью.
Воцаряется пауза во время которой мы продолжаем изучать друг на друга. Рома решается нарушить ее первым:
— Позволь всё объяснить еще раз. Я привез доказательства…
— Рома, нет!
— Я никогда в жизни не верил в приметы, знаки или еще что–то в этом роде. Признаю только поступки. Но в нашем случае — это была судьба, Люба. До встречи с тобой я был несчастлив.
— Ты никогда не выглядел несчастным.
— Мне не с чем было сравнить. У меня не было семьи, но я бы хотел ее создать. Впервые в жизни по–настоящему.
— Рома, прекрати.
— Ну что мне сделать, скажи? Я сделаю. Что угодно.
— Пожалуйста, уйди. Между нами всё кончено. Если я тебе поверю, если соглашусь создать с тобой семью, каждую секунду своей жизни я буду сомневаться: по любви ты со мной или ради денег Шелова. А это невыносимо.
Потому что я безумно тебя люблю и желаю взаимности. А не компромиссов.
Последнюю фразу я сказала мысленно, разумеется. Никогда не решилась бы произнести вслух.
Рома поджал губы. Но с места не двинулся.
— Уйди, пожалуйста, — попросила я.
— Я люблю тебя, — сказал он.
— Прощай, Рома. Мне вызвать охрану?
Он злится. Кожей чувствовала исходящий от него негатив. Рома напряг челюсти, сжал зубы. Резко развернулся и ушел, прикрыв за собой дверь.
А я так и стояла посреди комнаты, глядя перед собой. Он ушел. Всё. Я сама его выгнала.
Сердце вновь сжалось, теперь от горечи. Я рухнула на кровать, обняла подушку и зарыдала. Навзрыд! Рома, Ромочка, если бы только я могла тебе верить! Если бы мы только были простыми людьми, одинокими душами, которых свел вместе один сломанный кран в старом доме.
Как всё было бы просто и понятно!
Рома, как бы я была счастлива!
Дверь вновь отворилась, заставив обернуться.
На этот раз в комнату зашел… отец. Иван Аристархович подошел ближе, скрестил на груди руки. И смотрел на меня, глубоко задумавшись.
— Что, выгнала? — спросил низко.
Кивнула, вытирая щеки. Слезы всё текли и текли. Откуда воды столько?
— Любишь?
Молчала. Отец подошел ближе и повторил вопрос:
— Люба, ты его любишь?
Поджала губы и кивнула. Отец тяжело вздохнул. Устало опустился на край кровати и произнес будто себе под нос:
— Тогда надо брать.
— Что, папа?
Услышав заветное «папа», он быстро посмотрел на меня, а я неловко улыбнулась.
— Папа, повтори, пожалуйста, — подбодрила его.
Он улыбнулся в ответ.
— Если по правде, то он мне всегда нравился, Тимуров этот. Шустрый парень, умный, адекватный, честный… в меру, конечно. Сильно честным в наше время быть нельзя.
Я опустила глаза. Отец продолжил:
— Провел я расследование: и правда случайно вы встретились. Не планировал он.
Я сделала глубокий вдох.
— Правда? Боже, пап, тогда мне нужно его вернуть!
Вскочила на ноги.
— Тише. Тише, дочка, не спеши. — Отец указал на место рядом, а когда я послушалась и присела, обнял одной рукой, притянул к себе. Я улыбнулась, вдыхая запах надежности и безопасности — хвои и табака. Запах своего отца. — Не уйдет он от нас далеко.
— Как это?
— Так документы, дурачок, привез. Отдает мне две трети своих активов. В гостинице сейчас ждать будет, пока подпишу.
— Отдает, а почему?
— Он оборвал мне телефоны. Угрожать, малец, пытался. Встречу с тобой требовал. Вот я и решил его на понт взять. Говорю: разрешу вам увидеться, если отдашь всё, что есть. А он возьми да и согласись.
Я пораженно прикрыла рот рукой.
— Любит он тебя, Люба, — со вздохом произносит отец. — Кажется, по–настоящему. Разных я видел людей и точно знаю: те, кто кровью и потом себе дорогу прокладывал, от нажитого не отказывается. Если только не ради по–настоящему важных людей.
— Так он что… получается, бедный теперь?
— Нищий, ага.
— Он бедный, а я богатая? — не удержалась, хохотнув.
— Получается, так.
— Я его люблю пап, — произнесла тише.
— Да вижу. А еще вижу, что хорошая пара из вас выйдет. Ладно уж, благословляю.
— Спасибо! Как же я рада! — бросилась на шею отцу и обняла. — Только, пап, ты верни ему всё, хорошо? Нельзя же забирать. Нечестно выходит.