Он легко коснулся ее лба, и этот нежный поцелуй словно перевернул Сирил. Утро, полное напряжения, две ночи без сна, четыре года без любви и внутренней свободы — все это прорвалось наружу в виде неудержимого потока слез, всхлипываний, невнятных хриплых слов. И вместе со всем этим эмоциональным шлаком вышли из нее страх перед мужчиной и боль, которую оставил в душе Пол.
Слезы эти падали с ее щек и катились по широкой, надежной, уютной груди Шона, а пальцы его гладили ее волосы, пока буря не улеглась, и только редкие всхлипы еще напоминали о ней.
— Господи, прости меня, Сирил… — растерянно пробормотал Шон. — Я вовсе не хотел доводить тебя до этого. Я не думал… Не держи на меня зла, слышишь?
Сирил подняла голову и по потемневшему лицу Шона поняла, что он себя считает виновником происходящего.
— Боже, Шон… — все еще всхлипывая, прошептала она. — Ты ни при чем. Просто давно, очень давно случилась одна история, и все это время я не чувствовала себя свободной… До сегодняшнего дня. Ты просто вскрыл созревший нарыв. Это должно было произойти, и произошло. А дальше… дальше все заживет, в худшем случае останется маленький шрам.
И действительно, ноющая боль куда-то исчезла, уступив место чувству легкости и освобождения.
Увидев, как прояснилось ее лицо, каким теплым светом засияли глаза, Шон вздохнул с облегчением.
— Иди умойся, милая, — сказал он и подтолкнул ее в спину. — А потом за работу, хорошо?
Сирил робко кивнула, смущенная своей выходкой.
— Там, наверху, есть умывальник, Шон. Если хочешь, можешь выжать рубашку.
Шон расхохотался, а Сирил поспешила в ванную. Поглядев в зеркало, она подумала, что легко перенесла эту бурю эмоций: лишь припухлые губы и краснота вокруг век свидетельствовали о недавней сцене. Губы вообще-то можно было списать на поцелуи — и какие поцелуи!..
С помятыми, спутанными волосами и мечтательно-ошеломленным выражением лица она походила на школьницу, пережившую первое настоящее свидание в своей жизни.
В какой-то степени так оно, наверное, и было. Вот только партнер ее был не лопоухим мальчишкой, а искуснейшим соблазнителем, какого только можно себе представить, истинным профессионалом по части обольщения женщин.
Одно непонятно — почему этот профессиональный ловелас не воспользовался выгодой момента? Она — с ее-то непробиваемостью! — потеряла над собой контроль, а он в разгар чувственной лихорадки сумел остановиться сам и остановить ее… Уж не потому ли, что заподозрил в ее порыве нечто большее, чем просто сиюминутная страсть?
Сирил поправила смятую прическу — свидетельство необузданности Шона в самые жаркие секунды их поцелуя. Удивительно: обладая божественной внешностью, он тем не менее умудрился остаться простым человеком, хотя очень и очень многие из красивых женщин и мужчин, которых Сирил знала, не вынесли испытания красотой. Шон, возможно, и был малообразованным плотником, но вместе с тем и самым нежным из людей, которых она встречала в своей взрослой жизни.
Она вдруг решила не зашпиливать волосы заново, а просто перевязала их лентой, так что рыжая волна могла спокойно ниспадать на плечи и грудь.
Через минуту-другую оба снова были в мастерской: Сирил просматривала утренние работы, Шон переодевался.
Немалых трудов стоило Сирил не разорвать листы в клочья: Шон попал в точку — в этих эскизах не было и намека на ее душу, на ее индивидуальность. Талантливые, но совершенно бесстрастные пальцы водили углем и мелом.
Решительно отодвинув в сторону неудавшиеся эскизы, а с ними заодно и черно-белые мелки, Сирил сказала себе: «Из любой неудачи нужно уметь извлекать уроки. Думай, Сирил, думай!»
Когда Шон снова занял место на подиуме, на столике у Сирил уже лежала коробка с цветными мелками.
Зафиксировав пропорции, она с головой ушла в работу, каждым движением руки лаская возникающую на бумаге фигуру. Впервые за все время самостоятельной работы она создавала такой эскиз — полный неотразимого огня жизни, золотистый по гамме, чувственный. На первый из рисунков ушло в два раза больше против обычного времени, но роскошь колорита и тончайшая проработка деталей стали поистине бесценным заделом для всей последующей серии. Будущий зритель и покупатель одежды был теперь просто обречен приобретать только это белье! Она стала соавтором одежды, а не равнодушным костюмером, прилаживающим образцы на живое тело как на мертвый манекен. Игра линий и растушевки, света и тени, нежно-пастельный колорит эскизов — все было призвано помочь ощутить реальное великолепие волнующе мужского тела Шона.