— Это Вам… — елозит чем-то по стерильной поверхности своего рабочего стола.
Небольшой фольгированный квадратик с очевидным содержимым находится под указательным пальцем Маргариты Юрьевой, которая глаз с меня не сводит.
— Мужчина должен об этом беспокоиться, — демонстративно убираю руки, согнув в локтях и перекрутив жгутом, прячу их за спину. — Мне это не нужно. Это лишнее, — уверена, что покрываюсь пятнами, дрожу щекой и дёргаю губами.
— Не думаю.
— Вы…
— Берите, Оля.
— Распространяете продукцию двойного назначения на рабочем месте? — не скрывая пренебрежения, хмыкаю.
— Я многое повидала. А Вы, к сожалению, путаете понятия. Если бы презервативы были под рукой у некоторых пар, то мои обязанности свелись бы исключительно к положительным эмоциям, которыми я бы вознаграждала каждую будущую мамочку, узнавшую о своем интересном положении. Но, увы! А здесь, — осматривается в обстановке собственного кабинета, — в этом месте всякое бывало. Не отказывайтесь от защиты и берегите женское здоровье смолоду, — пружиня подушечку, убирает руку. — Ничего такого. Рано или поздно это произойдет. Мой мальчик не отступится, — последнее, что слышу перед тем, как подняться со своего места…
Между прочим, с этим выражением трудно не согласиться. Я ведь чуть не предала нас, не выдала и не рассказала кое-что: её Рома сделал «этой Оле» предложение. Давно! Ещё на первом свидании, после скоропалительного знакомства на выпуске курсантов института, Юрьев по-щенячьи ткнулся носом в мою щёку и, лениво двигая губами, водил словами по коже, вырисовывая простые сочетания. Он ждёт моего ответа тридцать полных и три жалких дня и, кажется, не собирается сдаваться. И с этим Маргарита тоже не ошиблась…
— Привет! — наклоняюсь над молодым мужчиной, одетым в полицейскую форму и медитирующим над чашкой с чёрным кофе, на дне которой он ищет скрытые от глаз общественности мудрые ответы.
— Ты опоздала, — бухтит как будто недовольно.
— Извини, — зарываюсь лицом в его быстро отрастающие волосы. — Были неотложные дела. М-м-м, очень ароматно пахнешь.
— Садись на место, деловая девушка, — подскакивает, чтобы отодвинуть и предложить мне стул напротив. — Блин, замедленная реакция. Вот я дубина стоеросовая. Давай-давай.
— После суточного дежурства, Рома, нужно отдыхать, а не выгуливать опаздывающих на свидания девчонок.
— Ты последняя, Лёлик. Мой смотр уже закончен.
— Каковы результаты? — помогаю, пока он подсаживает. — Спасибо.
— Э-э-эх, не очень, — ну, очень тяжело вздыхает.
— Всё так плачевно?
— Это мягко говоря. Что будешь есть? Голодная?
— А ты? — глазами указываю на его заказ. — Считаешь, что это сытный ужин?
— Не люблю сидеть в одиночестве, Оленька. И вообще, — Юрьев некультурно потягивается за столом, поднимает и расставляет руки, усиленно прокручивает кисти, сжатые в большие кулаки, — хочу пройтись. Давай, наверное, накормим тебя, а потом на пляж смотаемся.
— Я не одета, — украдкой рассматриваю Ромку. — Песок и камни отменяются.
— Посидим на берегу, через противный песок я тебя перенесу. Ты ничего не хочешь мне сказать?
— Нет…
Пока я ем, Юрьев внимательно наблюдает, медленно поводит плечами, как кокетка, поправляет поникшие погоны, одним глазком заглядывает в свой телефон, обреченно выдыхает, когда я заказываю обязательный для меня и лишний для него десерт, по-детски открывает рот и терпеливо ждёт, пока я не торопясь отправлю «самолётик» с шоколадным содержимым в его полость.
— Вкусно? — собираю кромкой десертной ложки остатки потекшего мороженого с его губ.
— Очень. А из твоих рук, — подкатив глаза, мурлычет, — вдвойне! Лёлик, хватит мучить. Принимай решение и закончим игры в прятки. Я хочу спать с тобой, — это добавляет шёпотом, упёршись локтями в столешницу и отодрав свою задницу от стула.
— Нет.
— Это ответ? — его глаза стремительно ползут наверх.
— Нет.
— Чёрт! — плюхается на свое место. — Отец уверял, что метод действенный.
— Что-что?
— Так и говорил: «Рома, сразу предлагай. Не рассусоливай, иначе дама склеится». Не работает. Вот ни хрена! — надувает губы и, перекрестив на груди руки, откидывается на спинку стула. — Я тебе разонравился?
— Нет, — запускаю ложку в рот, в блаженной неге прикрываю глаза и знаю, что при этом трепещу ресницами. — Сладко-о-о-о!
— Это сладкая форма садизма, Куколка! Заканчивай соблазнять, мелкое динамо.
— Я этого не люблю, — распахиваюсь и таращусь выпученным взглядом. — Не называй меня по фамилии, Юрьев. Ни-ког-да!
— И ты меня не называй! В чём дело? — делает вид, что сильно злится.
— Мы очень молоды, Рома. Голодранцы, не устроившиеся в жизни. Без перспектив и собственной жилплощади.
— Самое время, Оль. На хрена ходить вокруг да около? Я хочу быть с тобой. Жить, спать, просыпаться рядом. Тебя волнует личный угол? Значит, что-нибудь подберем и снимем по средствам квартиру.
— Любишь? — не глядя на него, отламываю кусочек с пика сливочной горки. — Иначе, чего тебе приспичило жениться на мне, Роман Игоревич?
— Люблю! — незамедлительно отвечает.
— А меня об ответном чувстве спросить не хочешь?
— Ты издеваешься? — прищуривается и, сильно выгнув шею, ко мне снова направляется.
— Честно? — подмигиваю.
— Честно!
— Немного, Ромочка. Совсем, — свожу два пальца вместе, прижав подушечки, демонстрируя объем издёвки, — чуть-чуть, самую малость. Юрьев, Юрьев… — головой качаю. — Лейтенант полиции, мальчик молодой, активный, борзый, рьяный. Подгорает?
— А ну-ка, поднимайся! — с очевидным смешком в голосе приказывает…
Он очень сильный! Мне с ним тяжело бодаться. О таких, по-моему, говорят:
«Бешеный, стремительный, неукротимый!».
Юрьев прёт, как вездеходный танк. Лезет напролом. Он меня несёт уже, наверное, пятый километр. Останавливается, чтобы отдышаться, подбросить моё тело, через силу улыбнуться и посмотреть на линию горизонта, которая с каждым его шагом непрерывно удаляется.
— Ты гонишься за солнцем? — прикасаюсь к его коже на парусящей от сбитого дыхания скуле. — Дыши носом, мальчик.
— Мальчик? — обращается ко мне лицом, запуская бег желвака на одной щеке.
— А кто? — развожу руками. — Тесно на тебе, Юрьев. Очень неудобно. Ты какой-то чересчур компактный. Ты не мог бы…
— Я сейчас тебя брошу, Куколка!
Хорошо прикладываю кулаком в грудь нахала.
— Приехали, — по-воровски оглядывается. — Никого! Отлично.
— Что? — я открываю рот, а Ромка ставит меня на землю.
— Посидим здесь. Мне нужно перевести дыхание, Лёлик.
— У-у-у, мой зверь! — коверкаю слова и двумя руками дергаю Ромкины подрагивающие щёки.
Помимо колоссальной силы, он обладает несдержанным характером. Вернее, энергичным, вероятно, импульсивным. Пока я медленно прихожу в себя и спокойно разминаю ноги, Юрьев мостится за моей спиной, прижимается к пояснице чем-то твердым, пристраивается, крепко обнимая мой живот.
— Оль, я хочу, чтобы мы стали мужем и женой, — говорит в висок, обдавая жаром кожу. — Слышишь?
— Да.
— Не тяни с ответом. Черт! Ни хрена себе, как штормит, да?
— Да.
— Можно сто лет ходить, взявшись за ручки, изображая при этом как будто крепкую, стабильную, уверенную пару, и не являться ею на самом деле, а можно чувствовать… Я чувствую! Болит в груди, когда ты не рядом. Околдовала, бестия?
— Да.
— Да — это твой ответ или…
— Я согласна с твоим утверждением. И да, Ромочка, я околдовала. Ты упал мне в глаз на том шуточном параде, когда пыжился, героя изображая.
— Шуточном? Пыжился?
— Маленькие солдатики в криво, косо скроенной форме. Но сейчас…
— Сейчас? — Юрьев настораживается.
— Тебе идёт этот цвет! Красиво сидит и ты, как мне кажется, возмужал.
— За один месяц? — не верит, не понимает, не осознает, к чему идём.
— Я была у твоей матери, — неожиданно мычу, опустив голову.
— Зачем? То есть…