Вода всегда действует на меня умиротворяюще. По крайней мере, я точно расслабляюсь, пока ловлю открытым ртом тёплые, почти ручные капли. До крови растираю кожу, смываю пену и снова становлюсь под лейку.
О чём в тот день она меня просила? Про что сегодня говорит? В чём сущность терапии, от которой лично у меня башка трещит?
Наш первый мозгоправ не выдержал того, что мы с ней вытворяли, сидя на одной кушетке в просторном «медицинском» кабинете. Я, как недалёкий хрен, помалкивал, а Лёля без остановки говорила, как будто подменили. Тембр её голоса в то время сильно раздражал. Она визжала, стонала и скулила, громко и надрывно плакала. Захлёбываясь, про что-то стрекотала, транслировала жуткий ультразвук. Я слушал. Слушал чутко, но совершенно в содержание не вникал…
— Оль? — заваливаюсь на кровать, аккуратно подкатившись ближе, в деталях повторяю женский контур, а после рядом замираю. — Спишь?
— Нет, — поглаживает монотонно Пашку, уткнувшегося ей в живот.
— Помоги, — обняв, притягиваю голую к себе.
— С чем?
— Говори! — целую нежно в основание женской шеи.
— Нет настроения.
Теперь я понимаю: если не сегодня, не сейчас, то десять дней, которые я виртуально оплачу, пройдут впустую, изображая порожняк.
— Что ты чувствовала тогда, любимая? — немного осмелев, шурую голыми ногами по острому и вздыбленному льду.
— Тогда?
Она хотела мне что-то рассказать — я точно помню, а я же стал, как опаскудившаяся на рынке баба, громко причитать, угрожая всем, кого внезапно посчитаю в чем-либо виноватым.
— Мне нужно знать.
— Я не боялась, Рома. Вернее, я ничего вообще не поняла. Меня напоили и, подхватив под руки, куда-то поволокли. Ты знаешь, до сих пор в ноздрях стоит тот мерзкий, затхлый запах. Грязь и человеческие экскременты. Воняло мочой и тухлой спермой. Я, видимо, скривилась и что-то вслух произнесла, но этим только разозлила и спровоцировала то, что было дальше. Господи! — она внезапно поджимает ноги, сворачивается в эмбрион и запечатывает кулаками рот. — Мне очень жаль. Наш ребёнок…
— Я слушаю тебя, — спокойно всё выдерживаю, не отводя глаза.
— Наверное, удар наотмашь по губам случайно выключил меня, а потом я чувствовала лишь боль… Пока не потеряла окончательно сознание…
Сегодня я заново знакомлюсь с ней. Сквозь боль, наперекор судьбе. Те чёрные, давно исчезнувшие и канувшие в Лету, дни, которые мы с ней всё же пережили, лишь только разжигали страсть, усиленно питая погрузившуюся в анабиоз любовь, построенную на изнанке счастья. Она ведь признается в том, в чем признаваться вроде бы нельзя, а я люблю её, как никогда.
Теперь теряемся с женой в скомкавшихся несвежих простынях, сплетаясь крепко распаленными телами. Мы двигаемся ровно, медленно, синхронно до полного изнеможения. Она берёт меня за руку. У Лёльки дивные изгибы и безупречные ноги. Моя жена — пантера, а я случайно угодивший в собственный капкан охотник.
— Ты как? — лениво отрываюсь от груди, которую облизывал до этого.
— Всё хорошо, — обняв за щёки, всматривается в моё лицо. — Ром?
— Да? — слежу за тем, как оплывая, словно воск, становятся податливыми и послушными её гибкие конечности, как уплывает вдаль сознание и как моментально затуманивается цепкий яркий взгляд.
— Люблю тебя, — шумно выдохнув, она со стоном направляет мой возбужденный член в себя и моментально затихает, будто умирает.
«Живи!» — толкнувшись сильно, насаживаю до упора, на всю длину, пробуждаю спящую, заставляя изгибаться, двигаться, стонать и улыбаться.
Глава 33
Осень, год спустя
«Если родится девочка, назову малышку Полей, а если парень, то, наверное, будет Константин» — пока рассматриваю отражение в надраенном до радужного блеска зеркале, перебираю варианты имён для своего ребёнка, чьё присутствие в моём нутре сегодня утром подтвердил врач в задрипанной женской консультации, находящейся на городских задворках.
— Живи, Котян, и не хворай! — шефу здравия желает Фрол, поднимая, вероятно, очередной стакан, наполненный до краёв вишнёвым морсом. — А куда наша Лялька запропастилась? Бешеная стерва в доме босса внеземной портал нарыла? Улизнула бестия за тёмный горизонт и не сказала, когда к нам, грешникам, вернётся. Наша Юрьева выступает только соло и, как всегда, блистает, находясь во всей красе и при обязательном психическом настрое. Твой лучший архитектор, которому ты платишь бешеные бабки, между прочим, ведёт себя, как законченная сволочь, отъявленное, чтоб её, динамо. Эта Оленька, хочу сказать, такая тварь. Мы тратим на её отдел херову кучу бабок, а получаем неизменный ПМС и надоевшую всем лёгкую, но эксклюзивную истерику. Зарядишь мне про творческое вдохновение и бешеный талант? Пусть держит свой характер при себе и ярко прелестями не отсвечивает. Я не муж — молчать не собираюсь. Лялик однозначно заигралась. Премии, какие-то стимулирующие, мать твою, надбавки, милые подарочки на дни рождения подчинённым и помощь по случаю появления на свет визжащих голозадых малышей, редкой, слава Богу, смерти или на торжество весёлой свадьбы. Вероятно, в скором времени наша детка займётся финансами, если осилит, конечно, стажировку по дополнительной профессиональной программе «Дебет-кредит». Сокращённо — ДПП! Что скажешь, а?
— Цыц, Саша! — грозно шикает на наше ФЭО Ася. — Не оскорбляй, пожалуйста, мою…
— Подружку, — заканчивая за неё, заливисто хохочет шалопутный хрен. — А чего такого? Как только я пригласил свою духовную жену на медлячок, так моментально виртуально получил по шее и обязательный, вполне читаемый и осязаемый «от ворот поворот». Я хочу поговорить и…
— Помириться? — еле слышно суфлирует начфину Костя. — Мы не разговариваем о рабочих моментах в этом доме, тем более по случаю, из-за которого все здесь собрались. Всё выполнено, Инга?
— У-гу, — негромкое и ленивое мычание вставляет золотая Терехова.
— Нарекания есть?
— Я подписала акт, Костя. Теперь уже поздно о чём-либо говорить.
— Моя ты ласковая кошечка, — Фролов, наверное, обнимает свою даму сердца, целуя нагло в губы и, как всегда, взасос.
— Что с Олей, Сашка? — теперь гундосит на полтона ниже босс.
— А что с ней?
— Мир, дружба, жвачка, возможно, пирожок?
— Об этом не было уговора.
— А именно?
Да-да! Мне тоже очень интересно. Я выставляю ухо, не спуская глаз с мелькающего отражения в этом зеркале.
— Я с ней не ссорился, Котян, а значит, неадекватное поведение полоумной Юрьевой — чистой воды провокация. Она целенаправленно выпирает меня из фирмы, босс. У меня другой вопрос.
— Ну-ну?
— Пойдёшь ли ты на это?
Вот идиот! И в мыслях того, о чём он говорит, ни разу не было.
— Ромка тебе морду набьёт и без обязательного заключительного слова. Ты давно, любезный, напрашиваешься на его стальной кулак. Приказываю прекратить препирания и взаимные оскорбления. Саша, наша Оля — девочка. Это очень модный тег. Такое, знаешь, ми-ми-ми во всей красе.
— В тридцать девять лет девочка?
— Некрасиво говорить о возрасте, тем более женском, — опять встревает мой белобрысый адвокат.
— Ну, извини, золотко. Хотя, о каких годах лично ты стрекочешь?
— Стоп, писюша. Брейк!
Наш Костя точно знает, куда ударить, а главное, когда и с какой по мощи силой.
— Ше-ф-ф-ф-ф!
— Прошу прощения за сленг, но так и есть.
— Саша-Саша, это даже мило.
Я обожаю Терехову! Мадам способна не только удивлять стройным гибким телом, но и вовремя вворачивать нужные и мягкие слова.
— Да за что?
— М? — а это снова Костя или я аудиально ошибаюсь?
— За что мне наносить удары по лицу? К тому же, наш Ромка Юрьев совершенно не ревнивый.
А вот это стопудово ложь! Сашуня нагло врёт, да ещё и как!
— Отменно достаешь его жену. Разве мало? Ромыч не в восторге от того, как вы пикируетесь словесами с Лёлей на обязательной планёрке. Я замечаю, как собственная безопасность сжимает рьяно кулаки и сдерживается из последних сил.