Не решил пока.
— Там видно, что он парень? — нежно обнимаю. — Не плачь, тише-тише.
— А ты не уходи, — лезет носом в ухо. — Почему не обещаешь?
— Я не хочу уходить, но ты настаиваешь.
— Понял, каково это, когда кого-то ждёшь, а он, засранец, не является?
Что-что? Так значит, всё было спланировано заранее?
— Ты специально, что ли? — зубами задеваю сползающий с головы берет.
— Конечно, — красиво плачет и смеётся. — Почувствовал? Приятно было? Как ощущения?
Откровенно говоря, не очень.
— Да и нет.
— Значит, действие требует повторения-закрепления. Мне хотелось, чтобы ты попал в ту же ситуацию, что и я год назад. Например, покраснел перед этими занудами, которые сочувствующими зеньками тебя, как экспонат, рассматривают, потом отчитывают, изображая классных дам, потом направо и налево раздают непрошенные глупые советы. Как ощущения, Рома? Ты так и не ответил.
Я был унижен, однозначно оскорблен, а сейчас… Я в бешенстве. Но чуточку обескуражен!
— Изначально развод не предполагался? Правильно понял? — мягкой силой впечатываю податливое тело в себя. — Идем в машину. Тут прохладно. У меня есть кофе и печенье.
— Нет, не предполагался. Я тепло одета. А мороженое?
К несчастью, не предусмотрел.
— Это, видимо, расчет? Можем заехать в кафешку, там и выберешь.
Ей-богу, если скажет «да», то сегодня многократно будет за подобное наказана.
— Наука жизни. Штраф. Дисциплинарное взыскание.
Рано радовался, когда виртуальный товарищеский суд меня как будто миновал. Молодая Юрьева никогда и ничего не забывает.
— Зараза! — впиваюсь в шапку, клыками неосторожно задевая податливую кромку уха.
Ольга взвизгивает, сколопендрой извиваясь, возмущается:
— Отпусти, отпусти-и-и-и. Дурак!
— Нет! — всё же выпускаю и, наклонившись назад, раскладываю Олю на себе.
Кружу её, заглядывая в яркие глаза. Это счастье? Да? На последнее надеюсь.
— Где ты была? — завершая оборот, лениво останавливаюсь.
— У врача, — портит мне прическу, взъерошивает волосы, прочесывает острыми ногтями спрятанную под шевелюрой кожу. — Плановый визит. Обязательный учёт и все дела.
— Без меня?
Забыл-забыл! «Дура-а-а-к». Ведь я перевоспитывался.
— В следующий раз пойдем вместе. Смотреть на сына будешь, старатель?
— Старатель?
— Забыл, как педалировал процесс? Сейчас я чувствую себя удачно спешившейся наездницей. Твое тело застыло у меня между ног, Юрьев. Там зияет огромная дыра, а походка с некоторого времени называется кавалерийской.
— Кстати, в этой позе ты очень хороша, — ставлю Лёлика на землю. — Ветер шпарит, как безумный, — ощутимо вздрагиваю, подлавливая небольшой озноб. — Идём в машину?
— Потерпишь, Рома Юрьев.
Жена обходит и становится передо мной.
— Обнимешь? — вполоборота обращается.
Я тут же выполняю.
Стихия сильно разгулялась. Штормит. По общим показателям и личным ощущениям — почти четыре балла. Ветер пронизывает насквозь, поднимая пляжный песок, закручивает необычные воронки. Мы греемся телами. Ольга смотрит вдаль, что-то шепчет, сама с собою улыбается и будто в знак согласия хлопает ресницами, ритмично опуская-поднимая веки.
— Тебе нравится эта брошь? — обвожу пальцем контур птицы. — Птичка мило выглядит, но суть чудна.
— Очень, — поджав подбородок, следит за тем, что делаю. — Это талисман, Рома. Не впадай в детство, нам пригодится твой здравый смысл. Не сюсюкай, ладно? Я беременна, но не больна и нахожусь в сознании. Просто чаще плакать хочется. Это, кстати, сильно напрягает.
— В каком смысле? — накалываю указательный палец об острый клюв железной птицы.
Сто слов в минуту… Пиздец! Я ведь помню её такой: озорной, весёлой и по-детски мудрой.
— Марго права.
Приплыли!
— Не думаю, — тут же отрицаю.
— Уверена, что на этой штуке лежит заклятие. Хочешь расскажу, почему я так считаю?
— Хочу…
Во внутреннем кармане моего пальто оживает мобильный телефон, на который совершенно нет желания отвлекаться.
— Что случилось? — жена, по-видимому, ощущает лёгкую вибрацию лопаткой.
— Неважно. Рассказывай.
— Пашка забеременела потому, что я прицепила эту штуку ей на лежанку. Было плохое настроение, я, конечно, отыгралась на этой птичке, — намекает на то, что украшение подарила ей свекровь? — Так вот, недолго думая, мерзавка привела Матроскина.
Проверив действие на кошке, Оля перешла на человека в собственном лице?
— Скажи, что шутишь, — прыскаю от смеха. — Это просто совпадение и моя несознательность в вопросах определения пола у кошачьих. Она бы обросла потомством в любом случае. Паштет — кошка, подобные ей беременеют без остановки, несколько раз за год. Недаром говорят: «Плодовита, как кошка». К тому же, сколько раз она сбегала из дому, чтобы встретиться с той рыжей тварью?
— Она ему изменила, — хохочет в кулачок жена.
Вот это да! Кошачья верность — это что-то невообразимое?
— То есть факт неоднократных встреч с представителями своего вида, но противоположного пола ты не отрицаешь?
А телефон — что подозрительно и неприятно! — совсем не замолкает.
— Ответь, — жена переплетает наши пальцы на одной руке, уложив их на живот, водит по пальто, рисуя средние по размеру, идеальные окружности.
Пока я разбираюсь с вызовом, Оля обмякает и ложится, откинув голову мне на плечо.
— Привет, Андрей, — подозрительно осипшим голосом отвечаю в трубку.
Кашляю, но моментально осекаюсь.
— Молча слушай. Хорошо?
Нехороший тон. Жесткий и сосредоточенный. Ростов чем-то озабочен или на понт меня берёт, возможно, выполняя чью-то просьбу.
— Марусова покончила с собой, Юрьев.
Друг сообщает новость, от которой у меня внезапно застывает кровь и моментально обрывается дыхание.
— Два дня назад повесилась в изоляторе.
— Как?
Ничего себе охрана в долбаной колонии!
— На резинке.
— Из трусов?
Я груб и жалок, но мне смеяться хочется.
— Для волос. Удавилась на тюремной двери. Распустила синтетические волокна и…
— Бывает, — перебиваю. — Я плакать не буду, Андрей. Всё? Что с твоим голосом?
— У нее короткие волосы, Юрьев. Зачем ей вся эта дребедень и…
— И что?
— Скажи, что Ольга ни при чем. Заверь меня, пожалуйста, что их встреча прошла тихо и без эксцессов.
— Ни при чем. Полтора часа промелькнули незаметно. Мне даже показалось, что они беседовали от силы тридцать пять минут.
— Кто это? — теплые губы трогают мою щеку, теребят только наметившуюся щетину, специально задевают скулу. — Что там? Это Ростов? — кивком догадку подтверждаю. — Передавай привет.
— Пока! — вместо этого я грубо отвечаю и молниеносно сбрасываю вызов. — Не успел, извини. Связь плохая. Разговор закончен.
— Всё хорошо?
Да! Или всё же нет?
После свидания со Стефанией она вернулась точно не в себе. Сумбурно говорила и даже путала слова. Была как будто бы напугана. Оля настырно спрашивала о том, что чувствовал я, когда убил уродов. Потом её стошнило, а на финал она вдруг сообщила, что ждёт ребёнка. Я не придал тогда значения тому, что у жены была распущена коса. Сейчас же после слов Андрея о том, как именно закончила свое существование осужденная Марусова, у меня, как наваждение, всплывает в разуме один вопрос.
— Оль?
— Да?
— … — тяжело вздыхаю и некрасиво, громко сглатываю.
— Ром, что случилось?
— Стефа умерла, — таращусь на птичий алый клюв, в котором крепко-накрепко зажата белоснежная пеленка.
— Когда?
— Два дня назад.
— И что? — сцепив покрепче зубы, смотрит прямо, в точности перед собой.
— Ничего.
— Мне всё равно, Рома.
— Я должен был тебе сказать, — подняв повыше руку, обхватываю жену под шеей. — Она повеселилась в одиночке. На резинке для волос.
— Очень жаль, — Лёлька пытается освободиться, снять с себя захват. — Так неудобно. Опусти на талию, только не дави и не сжимай.