— Там всё под контролем, детка. Акушер опытный, а у тебя никаких нештатных ситуаций. Как по учебнику! Поэтому давай родим, а потом видно будет.
— А папа где? — поворачиваю голову, чтобы встретиться с ней взглядом. — Он приехал?
— С Ромкой ждут в послеродовой палате. Это же мужчины! — свекровь смешно глаза подкатывает. — Я дала им не большое, но важное поручение разобрать вещи и обустроить больничный быт. При хорошем раскладе вас выпишут через три дня, но это не значит, что ты будешь жить в казарме. Мужчины не должны без дела слоняться. Раз не могут помочь здесь, пусть займутся общественно-полезным там.
— Хорошо, — громко выдыхаю. — Я… — мгновенно осекаюсь.
Опять? Опять! Ребёнок снова продвигается.
— Тихо, девочка, — мать подставляет мне плечо и предлагает для захвата руку. — Наша Юрьева идёт. Надо бы потужиться.
Я через многое прошла. Всё видела, всё осознала. Но то, что происходит в этой светлой комнате сейчас, вообще не подпадает ни под одно исчерпывающее определение…
— Поздравляю! Это девочка. Голосистая, чудесная малышка! — врач, чтобы показать мне, поднимает очень красного ребёнка. — К мамочке хочет? Боишься, маленькая? Холодно и чересчур светло, — женщина через маску улыбается. — Всё в порядке, Оля?
— Тётя Катя? — прищуриваюсь, чтобы рассмотреть спрятанное под стерильной тряпкой знакомое лицо. — Я Вас не узнала.
— Меня в этом образе никто и никогда не узнает, — она укладывает дочь ко мне на грудь. — Прижми её, пусть почувствует твоё тепло и запах. Не волнуйся.
Я не волнуюсь!
— А ты думала, что мистер Юрьева, железная Марго, позволит безалаберность и самотёк, когда речь идёт о первой внучке? — свекровь на ухо мне стрекочет. — Кать, что там дальше? — показывает взглядом на мой неприкрытый низ и сильно выпирающий живот.
— Ждём. Сокращения ещё идут. Минут десять. Ми-ни-мум.
Я вижу кряхтящий, сморщенный комок, покрытый с ног до головы какой-то белой слизью. Дочь ёрзает на мне, зевает, мило раскрывая ротик.
— Это…
— Ещё не всё. Вы связаны, но это ненадолго. Пора привыкать к раздельной жизни…
Рост мужа составляет сто восемьдесят пять, возможно, шесть, скорее, семь или даже восемь сантиметров. Не помню точно. Мой Юрьев чересчур большой, а по сравнению с новорожденной — неповоротливый гигант. Сегодня Ромка стал отцом. Однако, судя по его смешному виду, муж до конца в свершившееся не верит.
— Возьмешь? — Марго внезапно предлагает.
— Нет, — он зажимает пальцами свой нос и странно шмыгает.
— В чём дело, сынок? — она оглядывается на меня.
— Она очень маленькая и… Боюсь, что поломаю, — громко шепчет.
— Снимай рубашку, — свекровь подергивает нижний край его врачебной формы.
— Зачем?
— Чтобы почувствовать её тепло. Давай-давай, больно не будет. Игорь, не поможешь?
Отец, прихрамывая и опираясь на палку, подходит к жене и сыну.
— Кровать готова, Юрьев, — похлопывает по плечу. — Не дрейфь, товарищ капитан.
— Ром, возьми её на руки, — подтягиваю до груди прохладную пеленку и прошу, — пожалуйста-а-а.
Он смотрит на меня… С тоской? С дурацкой грустью и ненужной жалостью? Я не о том прошу:
«А где любовь, мой сильный муж?».
— Снимай рубашку, кому сказала? Быстро! — мать отдает приказ. — Дважды повторять не буду.
С обнаженной верхней половиной тела ложится на свободную кровать, стоящую по правую руку от меня, и полностью вытягивается. Марго бережно вынимает внучку из кувеза и гордо, словно триумфально, проносит через всю палату. Наклонившись, укладывает пищащий крохотный комок ему на грудь.
— Обними её, — перемещает его руку, располагая на спине ребёнка. — Держи и чутко слушай.
— Приве-е-е-е-т, — я слышу, как сипло шепчет Ромка. — Ты кто, малышка?
— Я твоя дочь, — за крошку отвечает Маргарита. — Отлично смотритесь. Вот так…
«А ты боялся, Юрьев» — опять хихикаю в кулак.
— Мам… — скулит большой сынок, — ты не могла бы…
— Наверное, выйти? — подмигивает мне. — Идем-ка, дорогой, на свежий воздух. Проведаем заодно непрошенных гостей, стоящих под окнами роддома. В этом мире ничего не изменилось. Внизу вся банда в сборе. Что им передать? — она вытягивает руку, которую не глядя предлагает мужу.
Там, что ли, все? Вот прям все-все? И Сашка с Ингой? И Ася? Костя? Мой Тимошка? А кошка?
— Мам? — приподнимаюсь осторожно.
— Да? — почти у выхода родители синхронно останавливаются.
— А как Пашка?
— Ночью привела троих котят. Что будем делать? — вполоборота отвечает Маргарита.
— Все, между прочим, девки, — добавляет папа. — Парней, как ни странно, нет. Видимо, у этой шерстяной блядин…
— Игорь-Игорь, как не стыдно? — Марго внезапно виснет на его плече. — Уже утратил волосы, — я знаю, что это не по возрасту, а из-за бесконечной химии и облучения, — а глупости транслируешь, как молодой козёл. Разберёмся с пополнением, Оленька. Роды прошли хорошо, мамочка оказанной помощью оказалась довольна. Кстати, это было в первый раз. Можно сказать, что я с отличием сдала на ветеринарного врача. Рома, ты как?
С ним всё нормально! Он тихо разговаривает с нашей дочкой и в ус не дует. Похоже, мужу в этой жизни больше никто не нужен.
— Отдыхайте, — с последним словом родители выходят из палаты.
Мы сохраняем полное молчание в течение всего пяти минут. Как это ни странно, но Ромка начинает первым.
— Юрьева? — вполголоса зовет.
— Угу?
— Я не к тебе обращаюсь, — задушенно хихикает.
— Очень смешно.
— Скажем вместе?
— Мой ход?
— Ага, — протягивает ко мне руку, на ладони которой покоится женское обручальное кольцо. — Наденешь?
— Ты его не выкинул?
Он пропускает ход, а я цепляю пальцами некрупный драгоценный ободок.
— Ты женишься на мне, Рома Юрьев? — надеваю на правый безымянный палец.
— Что скажешь, дочь? — проводит по детской голове в смешной, слегка корявой шапке. — Эта тётя нам подходит или подыщем кого-нибудь ещё?
— Тётя? — упершись согнутыми локтями в матрас, приподнимаюсь. — Искать надумал?
— Мама, мама, мама! — красиво ухмыляется, при этом на его щеках проступают милые до жути ямки. — Итак, на «А». Не переживай, я тебя уже нашёл.
— На «А»? — уставившись в потолок, придумываю имя. — Александра! — шустро выдаю.
— Фрол будет польщён, — недовольно пырскает.
— По-моему, хорошо звучит. Александра Романовна…
— Юрьева! — заканчивает, а после предложение повторяет. — Ты выйдешь замуж за меня?
— Не знаю, — пожав плечами, пытаюсь повернуться, чтобы лечь на бок.
— Оль, тебе такое можно?
— Не знаю. Какая разница, если мне не больно и даже хорошо.
— Что мне ответишь? — целует дочь в макушку.
— Я, кажется, в тот день клятву мужу не произнесла?
Он глуповато скалится, а после хмыкает:
— Я могу повторить свою, если ты не возражаешь.
— Я буду любить тебя всегда? — подложив под щеку руки, всё в точности напоминаю.
— Нет.
— Есть время передумать, Рома, — закусываю нижнюю губу.
— Я буду любить ВАС всегда, мои Юрьевы: Ольга, Александра…
«И, конечно, Маргарита» — чуть слышно добавляю.
Если есть в этой жизни счастье, то, вероятно, выглядит оно именно так: целеустремленный, иногда упрямый, непокорный, но всё чаще постоянный, верный муж; поскрипывающая недовольно дочь, свернувшаяся бубликом на его груди; галдящие внизу друзья, беспокойные родители и тигриной масти кошка, успевшая дважды стать матерью за этот високосный, если я не ошибаюсь, год.
«Я люблю тебя» — шепчу, пока наблюдаю за двумя родными мне людьми. — «Александра Романовна Юрьева, три восемьсот и сорок девять сантиметров счастья в живом и чистом виде. Я так ждала тебя, красавица моя! Ромка, слышишь?» — беззвучно обращаюсь к мужу. — «Как дела? Ты ничего не хочешь мне ответить?».
Он точно слышит, потому как, не обращая на меня внимания, лукаво улыбается и произносит, еле двигая губами:
«Юрьева, и я тебя!».