— Не прикрывал, Юрьев…
Да-да, он прав! Это я… Я, дурак, совсем забыл.
Июль в наших краях — самый жаркий месяц. Если не ошибаюсь, уже как будто тридцать восемь полных дней мы существуем здесь без влаги: нет дождя и слишком сухо. Я вот дёргаюсь, когда рывками то и дело отклеиваю кожаное водительское кресло от своей спины. Вспотел, завёлся и не подобрел.
Цветы… Цветы помогут исправить то, что я утром натворил. Казню себя за то, что по-глупому поддался на очевидную провокацию, которую, как по нотам, разыграла Лёля, раздвинув ноги и предложив быструю «любовь тире е. лю по наспех выдуманным правилам». Нельзя так! Я ведь обещал. Обещал ей ласку и внимание…
Соврал Косте. За это битый час себя корю. Я ведь не поехал прямиком домой. Слишком рано, да и извинительная речь на тот момент была не совсем готова. Сейчас ситуация, по ощущениям, выровнялась и немного по позициям прошлась, а я собрался с духом, умиротворил сердце и успокоил сбитое дыхание. Готов быть паинькой и выполнять её желания, если…
Если? А это, сука, что за…? Что это такое, твою мать? Знакомые чемоданы с тошнотворной педантичностью, но всё же грубо, выставлены перед нашей дверью. Охренеть! А где теперь мой дом? Где я теперь живу?
Лупцую веником своё бедро и растираю поднятый прямоугольник чемоданной ручки. Она, что, прогнала меня, выставив пожитки за порог? Или я самостоятельно ушёл? Только не могу припомнить, чтобы перед сегодняшним выходом из этой вот квартиры, старательно укладывал вещички в туристические баулы.
Помещенный в замочную скважину толстый ключ с большим секретом, как водится, не прокручивает скрытый механизм, а, стало быть, я, тот кто его крутит, не могу попасть вовнутрь. Ни хрена себе звездец!
Нажимаю на пуговку звонка. Дзынь! Дзынь-дзынь, а дальше… Тишина! Растянувшись телом на железном полотне, щекой еложу по чересчур гладкой и прохладной поверхности. Шепчу херню и заклинаю, а дверной звонок пальцами по-прежнему терзаю.
— Рома, уходи, — с той стороны внезапно раздаётся тихий голос.
— Нет, — всё же убрав от соловьиной трели палец, отвечаю.
— Пожалуйста.
— Нет. Давай поговорим. Лёль, ты меня слышишь?
— Я прошу тебя.
Как донести-то:
«Не проси, родная!»?
— Так не поступают, Оля. Это глупость.
— Это здравый смысл, Юрьев. То, что происходит, это ересь. Очевидная для всех, но не для тебя, по-видимому. Твоя мать…
Она всё-таки была у нас?
Оттолкнувшись, отступаю и не слушаю женский трёп, который с той стороны двери не прекращается. Отбросив в сторону букет, потому как цветочки Оленьке боле не нужны, прикладываю со всей дури кулаком металл, резонирующий жалким скулёжом и женским криком:
«Ой-ой-ой!».
— Открывай! — монотонно бью ногой, впечатывая подошву в полотно. — Открывай, сука.
Внутренний карман пиджака дрожит от назойливого виброзвонка. Кому там Юрьев, к чёрту, стал очень нужен? Помощь в любое время суток — за глаза девиз «Романа». А мне? Мне бы кто помог.
— Фролов, ты не вовремя! — не прекращая попыток достучаться до запершейся в квартире, приняв вызов, рыком дребезжу в трубу.
— Есть дело, Ромыч. Костя просит пробить одну герлу. Там какая-то смешная история. Прикинь, Костя ищет гинеколога.
— Ничем не могу помочь.
Марго нельзя приближаться к женщинам. Мать их просто убивает.
— Ася…
— Он мне не звонил, — отвечаю Сашке и тут же добавляю, обращаясь к беспощадной суке. — Открывай!
— Ром? — похоже, сильно бздит Фролов.
— Я занят!
— Я скину информацию, которую успел накопать Красов, но…
— Оля-я-я, — резко убираю ногу и отхожу назад, — я тебя прошу!
— Что случилось? — трезвонит в ухо Саша.
— Дверь заклинило — не могу войти.
— Может вскрыть по правилам?
Теперь писюша будет мне советы раздавать?
— Какая-то Ася навестила нашего начальника, и он теперь…
Да мне плевать! В моих глазах застыла влага, а с костяшек правой кисти стекает алая сопля. Конец, да? Да, жена? По-видимому, нет. Замок тихо щёлкает, а дверь неспешно отворяется. Сумеречный свет, белый тонкий контур, знакомый образ с руками, задранными вверх, несмелый шаг, шорох, тяжелый вздох и жалкий всхлип:
— Юрьев, что с тобой?
Что со мной? Хватает стерве наглости.
— Привет!
Глава 4
Двадцать лет назад. Молодая жена
— Привет! — подруга быстро смахивает блестящую слезу. — Круто, Лёлик. Глаз не оторвать. Строго, но со вкусом.
— Привет, — еле слышно отвечаю. — Спасибо, что пришла.
— Не могла пропустить такое событие, — перед носом вертит пригласительным конвертом. — Однако, если позволишь сказать, то мне, например, очень жаль, что от праздничного платья невеста отказалась наотрез. Это глупо! Одно-единственное замечание, а так всё очень даже великолепно. Кольца есть? — прыгает, тасуя как попало все слова, бездумно рыская по разбегающимся мыслям.
— Спасибо. Но ты чем-то недовольна? Вернее, только этим? Да, конечно. Всё, как положено: и кольца, и лентами украшенная машина, и государственный регистратор с грандиозным коком на балде, и дорогущий ресторан на набережной.
— Кафе?
— Ресторан «У Альфредо», — спокойно исправляю. — Ты ведь останешься?
— А-а-а! — это, что ли, удручение? — Останусь-останусь, я для этого и приехала. Колечко-то хоть с камнем?
Вообще-то без, но должна ли я об этом говорить со Стефой?
— Обручальное, — поэтому спокойно отвечаю.
— Понятно, — рассматривает с интересом содержимое моей однокомнатной «квартиры». — Кто с тобой живёт?
— Сейчас одна. После тебя никто так и не осмелился здесь обосноваться. Видимо, какая-то молва идёт. Но это даже на руку. Живу царицей в собственном «красном уголке».
— Да уж, характер у Лёлика, скажем так, не сахар. Но ты не спорь со мной, пожалуйста. Помни, что я болтливая и глупенькая гостья.
И даже в мыслях не было. Предпочитаю помолчать и дать ей выговориться. Про платье я уже всё поняла, однако, что же будет дальше?
— Подвенечный наряд для нас, девочек, очень важен, подруга.
Собственно говоря, я не возражаю. С некоторых пор, я перестала что-либо кому-нибудь доказывать, тем более шустрой Стефке. Себе дороже выйдет. Её не переговорить, не переубедить и не затащить в окоп, в котором будет не красиво, зато выгодно, уютно и комфортно.
— Блин, тебе всего лишь восемнадцать лет, Лёлечка. О чём ещё, кроме собственной свадьбы, можно в этой жизни помечтать? О настоящей любви, о женском счастье, что в принципе одно и то же, о надёжном муже, который бы тебя на руках носил, сдувая с носика пылинки, при этом украшая ювелиркой. И не надо заливать мне про стремительную успешную карьеру, про выдающиеся архитектурные проекты, про отличные оценки, про похвалу от старпёров со степенью и педагогическим званием во внутреннем кармане, но вот такенной фигой в мотающейся туда-сюда мошне, и про вялотекущую научную работу тоже не стоит вспоминать, — она мотает головой и ладонью крутит у меня под носом, — про выстраданный бессонными ночами красный диплом и про наполненный устрицами желудок говорить вообще не будем. Там светит гарантированное несварение и неконтролируемый выброс желчи. Спазмы, почти как родовые схватки, по ночам замучают. А тошнота необходима только в одном индивидуальном случае. Ты, видимо, беременна? Иначе, к чему такая спешка?
— Нет. Ты считаешь, что мы торопимся?
Ах, как грубо и весьма бестактно, но я всё-таки креплюсь и не парирую.
— Ну, мало ли. Ничего такого. Дело, как говорят, молодое. Не удержались и-и-и-и…
— И-и-и-и? Второпях, по неумению сделали ребёнка? — смотрю из-под насупленных бровей.
— Не хмурься, а то морщины будут. Вон, — тычет пальцем, — уже заломы появились между бровей, а на лбу параллельные, хоть и идеальные, линии. Улыбнись, подруга. И потом, быстро, долго, какая, в сущности, разница? Кстати, довольно-таки неплохой повод связать себя узами брака. Ромка — папа, а Лёлик — мама. Если будет мальчик, как назовёте? А девочку? Надеюсь, что Стефанией?
— Обойдешься! Прекрати, — громко хрюкнув, прыскаю в кулак, — я не в положении.