Я совсем забыла. Замоталась, видимо, а важное вылетело вон из головы.
— Не подготовила-а-а, — медленно поворачиваюсь, обращаясь к Юрьеву искореженным волнением лицом. Ромка стоит рядом со мной и подпирает своим плечом моё. — Блин! — корчу очень жалостливую рожу. — Подкинь каких-нибудь идей. Хоть пару слов. А как ты начнёшь?
В голове гуляет ветер, зато, как на виниловом повторе, хороводы кружат фразочки, которыми мы обменивались с лучшей подругой, когда ждали, сидя на раздолбанной юными шалопаями лавочке перед общагой, почему-то опаздывающий на несколько долгих, лично по моим подсчётам, минут свадебный кортеж. Юрьев пулей вылетел из высокой чёрной машины, вылизанной до блеска и невычурно украшенной белыми мелкими цветами, а затем пару раз споткнувшись на разбитой погодными условиями дорожке, подбежал к нам, чтобы нагло заграбастать и покружить меня.
«Какие же вы красивые, ребята! Не могу-у-у» — пищала мелкой мышью Стефа, двумя руками неумело и коряво обнимая нас. — «А где Андрюша?» — «Я здесь. Стеш, не возникай, малыш!».
— Моей хватит, — смотрит на меня, а лукаво подмигнув, многозначительно кивает, изображая гуру по вопросам семейной жизни. — Не переживайте, пока ещё гражданка Куколка, внутренние органы уже выехали, они здесь, рядом с Вами. Хочу напомнить, что Вы оставляли заявку с просьбой о помиловании. Вы совершили преступление с отягчающими обстоятельствами, не придумав важные слова для лейтенанта полиции, который с ума сходил, пока добивался Вашего расположения, так вот…
— Ты написал? — перебиваю, дёргая Юрьева за рукав. — Написал? Ответь!
— Всю ночь накануне сидел. Так точно, мой генерал!
— Ром… — скулю, подпрыгивая упругим мелким мячиком.
— Я буду любить тебя всегда, Ольга. Моя Лёлечка. Моя, моя, моя! Э-э-э… Теперь вступает государственный регистратор — её мудрые торжественные слова. Она берёт слово и несёт какую-то пургу о важности уважения, внимания, сострадания, любви и верности в паре двух молодых людей, брачующихся сегодня в этом зале. Мы, конечно, слушаем. Вернее, ты внимательно слушаешь, а я глажу твои пальцы, рисуя подпись на тыльной стороне маленькой ладони.
— Зачем? Издеваешься? Специально щекочешь?
— Тренируюсь.
— А-а-а-а! А дальше?
— Потом мы обмениваемся кольцами, целуемся, я беру тебя на руки и… Занавес! Все выметаются к чёрту, на хрен. У нас первая брачная ночь, детка! — а это снова шепчет в ухо. — Лёлька, я тебя люблю.
— А дальше, Рома? Продолжай! — похоже, я заслушалась, но не поддавшись сладкому гипнозу, отмираю и отстраняюсь, убирая от его снующих всюду губ левое плечо.
— Это всё.
Отталкиваю кулачком, прикладывая мягкой силой грудь, а он всем телом нагло напирает:
— На нас люди смотрят.
— Какие люди? Здесь же никого.
И правда. Это комната жениха и невесты. Тайное место, в котором они могут побыть вдвоем перед торжественным представлением, разыгрывающимся на глазах умиляющихся этим действом ротозеев.
— А что ещё?
— Оль, я что-то не пойму. Ты вообще ничего не приготовила, а от меня требуешь почти церковную десятину. Какие-то неравнозначные поощрения. Ты не находишь?
— Зачем соврал? — становлюсь перед ним, осторожно поднимаюсь на носки, укладываю руки на мужские каменные плечи, укрытые тёмно-серым строгим пиджаком и, раскрыв глаза пошире, пристально вглядываюсь его лицо. — У тебя идеальные губы, Ромка, а ямочки на щеках сводят дам с ума.
— Означает ли это, что ты сумасшедшая, моя Лёля?
— Скажи ещё что-нибудь. Пообещай мне вечное счастье, — приближаюсь мелкими шажками, как балерина, семеню ногами, подползаю ближе, почти вплотную располагаюсь, чтобы уткнуться носом в грудь мужчины, которого с недавних пор почти боготворю.
— Обещаю!
Он пообещал… Боже, как же это мило…
Да, именно о таком дне я грезила долгими ночами, когда почему-то не спалось, зато самозабвенно мечталось. Всё скромно, быстро, согласно правилам и протоколу. Нас не задерживают и быстро регистрируют. Я волнуюсь, а Ромка, кажется, спокоен. Представительная дама с яркой краской на башке и бешеной обводкой на лице штудирует заученную речь, которую мы слушаем. Молчим, как два немых барана, и только головой мотаем. Но не потому, что нечего сказать друг другу, или потому, что через слово понимаем, что нам говорят, а потому, что не можем личным счастьем надышаться. Вот поэтому, не раскрывая праздно рты, экономим драгоценный, жизненно необходимый нам ресурс и ждём момента с нашим поцелуем.
Теперь мы Юрьевы — Ольга и Роман. Я молодая жена, а он мой муж. Мы счастливая семья, очень крепкий брак, раскочегаренный до жарких углей супружеский очаг, уют и долгожданное продолжение — вот наше с Ромой будущее.
— Горько! — вопит толпа, скандирует, как ватага футбольных болельщиков на гогочущей трибуне огромного стадиона. — Горько! Целуй, целуй, целуй!
— Готова? — прищурив правый глаз, муж смотрит на меня, раскачивая на руках.
— Целуй уже. Кто спрашивает разрешения, то никогда не получит.
— Неправда! — не отводя глаз от моего рта, приближается лицом. — Юрьева?
— Угу?
— Сегодня ведь не будем спать, — он запечатывает мой рот жадным поцелуем, а я мычу и обнимаю, вцепившись в его волосы.
Согласна. С ним на всё согласна, ведь я его жена…
Глава 5
То же время. Муж
Стройная, скорее миниатюрная в объёмах, женщина вращается вокруг себя в полутёмном гостиничном номере для новобрачных. Запрокинув голову назад, моя Лёля с кокетливо высунутым и скошенным на уголок рта розовым язычком рассматривает высокий резной потолок, неторопливо водит пальцем, выписывая нечто невообразимое в неподвижном жарком воздухе небольшого помещения. Её молочная шея чересчур изогнута, а лицо с оттенками восторга устремлено на верх. Замечаю, как мощно бьёт, пульсируя ритмично, голубая венка на тонкой слабенькой гортани, а крупное коричневое с пикантной рыжиной родимое пятно посередине гладенького подбородка лукаво мне подмигивает, когда жена с усилием проглатывает собирающуюся у зубов слюну.
— Ромка, как здесь тихо, — одухотворённо произносит, при этом дёргает рубашку, расправляя воротник. — Немного страшно, но всё равно спокойно. Хо-ро-шо, — ощутимо вздрагивает пару-тройку раз, будто бы её знобит или колотит.
— Страшно?
— Мы с тобой наедине, — пространно заключает. — Женаты. Я не могу поверить.
— Во что?
— Мы занимались любовью, и ты был во мне. Ну-у-у, там. Понимаешь? — смотрит на меня, желая засвидетельствовать мой ответ, скупое отрицание или стопроцентное согласие. — Блин! Это так… М-м-м, — теперь лепечет, закатив глаза, — не могу подобрать нужные слова. Это что-то с чем-то. Мой исключительный и незабываемый первый раз… Наверное, это было очень круто, милый? Что скажешь? Я справилась, не подвела?
У меня на языке вращается чуть-чуть другой вопрос:
«А что со мной? А как же я?».
— Мне было очень хорошо, женщина, — не отвожу глаза от её фигуры, раскачивающейся из стороны в сторону. — Удобно?
— Где? Когда? Что ты имеешь в виду? — встрепенувшись, мгновенно настораживается. — Не то чтобы, но…
— В моей рубашке тебе комфортно, Лёлик? — уточняющим кивком сопровождаю свой вопрос.
— Очень, — Ольга кошкой щурится, благожелательной улыбкой расплываясь по красивому лицу. — Она пахнет тобой, мужчина. Запах напрочь забивает ноздри, а я почти мгновенно задыхаюсь и тону.
— Резкий парфюм? Раздражает?
— Нет-нет, всё как раз наоборот. Сильное, молодое тело, Ромка. Твоя горячая кожа, душистые волосы, ароматный жар за ушком, — проводит пальцами, лаская невесомо подбородок и лебединую, тоненькую шею. — Я буду её носить. Не возражаешь? — ногтем указательного пальца скребёт открытую ложбинку между своих грудей. — Считай, что я её украла, товарищ лейтенант. Слямзила, пока ты спал. Мой Юрьев случайно отвернулся, отвлёкся на какую-нибудь ерунду, а хитренькая мышка в норку унесла.
— Так ты воровка, Лёль?