Мне, по всей видимости, прошедшей близости не хватило. Кровь бурлит, растягивая бешеным напором жилы. Член упирается в её живот и поднимает «голову», когда жена касается его.
— Какой? — теперь изображает недалёкую.
— Какой? — сильнее сдавливаю мышцу.
— Юрьев, я тебя ударю! — ласково прикладывает ладонью мне по щекам.
— Ты любезно сообщила, что после института планируешь устроиться на работу, при этом добавила определение «хорошую». Я спрашиваю, что в твоем понимании означает фразочка «хорошая работа».
Я запросто мог бы зачитать ей строфы небезызвестного произведения о том:
«Куда бы я пошёл и где меня хорошему научат?», но сдерживаюсь и дожидаюсь, вероятно, шаловливого ответа.
— Итак, хорошую? Это…
— Та, которая приносит пользу обществу, а мне — денежки, соответственно.
Что сказать? Не удивила и не разочаровала. Так все, без исключения, молодые специалисты хотят.
— Достойно. Принимается, — нажимаю на её затылок. — Не отвлекайся. Что дальше?
— Где мы будем жить?
Со мной, вернее, у нас. Пока, естественно, с родителями. Дай-то Бог, чтобы временно и, конечно же, недолго.
— Есть хорошая квартира, в которой одна комната принадлежит только мне.
— М-м-м, — прогнувшись в пояснице, Ольга упирается животом в мой член, зажатый между нашими телами.
— Тихо-тихо, — зажмурившись, будто заклинаю. — Я сейчас…
— Опять? — опускает голову, переводит взгляд и смотрит в точности туда, где мы с ней лобками соприкасаемся.
— Чем ты недовольна? Смотри на меня, пожалуйста.
— Лучше в общежитии или на съёмной квартире. Например, однокомнатная жилплощадь. По-моему, отличный вариант. Неважно, где, хоть в жопе мира. Ром, у нас семья. Пусть молодая, новая и неопытная, но…
— Всё будет.
— «Будет»? Ненавижу это будущее время. «Будет» или «надо потерпеть», «всё наладится», «посмотрим, посмотришь или увидишь»! Я хочу сейчас.
Знаю, что права. Более того, я её поддерживаю, но на рассмотрение вариантов подходящего местожительства требуется небольшой, но всё же срок, а до момента подписания контракта нам с ней нужно где-то квартировать.
— Родители не помешают, Юрьева.
— Речь не об этом, — забирается повыше, пока не утыкается лбом мне в переносицу. — Ромка, а как мы будем спать с тобой?
Что за херня? Тут вообще без вариантов.
— Исключительно в одной постели.
— А секс?
— Да ты похотливая жена-а-а-а, — приподняв подбородок, целую в что-то шепчущие в мой нос розовые губы.
— Знать, что за стенкой спят твои родители и…
— Будем решать проблемы по мере их поступления, — прохожусь ещё одним поцелуем по губам. — Что скажешь?
— А если я забеременею?
— Тут без вариантов, Юрьева. Беременеешь — идём рожать, — переворачиваю нас, подминая Ольгу под себя. — Полежи тихонько.
— А если…
— Я всё сказал!
Не знаю, можно ли, правильно, стоит ли, но мы занимаемся любовью ещё раз. Я проникаю внутрь нежно, будто заново знакомясь с женским телом. Грудь моей жены укрыта маленькими родинками, которым по первому впечатлению, нет числа. Целую каждую, оказываю внимание каждой, слежу за тем, как тянется за лаской Лёля, как просит, как ждёт нежности, как настаивает на моем внимании, как отзывается на прикосновения, как помогает, как подстраивается, как стонет, как всхлипывает, как трепещет длинными ресницами и как с полной отдачей наслаждается нашей близостью.
— Юрьев, я хочу спать, — последнее, что слышу перед тем, как удовлетворенная и разморенная сексом, подложив ручонки под щеку, жена укладывается на бок и поджимает согнутые в коленях ноги к своей груди.
— Угу, — мычу и подползаю ближе. — Иди сюда.
Я полностью копирую женскую позу, однако добавляю кое-что своё: перекинув через подрагивающее тело руку, обнимаю за талию и крепче прижимаю к себе.
— Сладких снов, малыш
Нет ответа. Болтливый «абонент» больше недоступен. Стёб окончен! А у нас, по-видимому, начинается новая жизнь…
Глава 6
Двадцать лет спустя
Сколько лет прошло со дня нашего знакомства? Всё те же двадцать с небольшим, возможно. Странно, но я в мельчайших подробностях, совершенно точно, могу восстановить события, все слова и наше с Ромкой настроение в тот судьбоносный день. Тогда, летом, кажется, в середине июля, нас представил друг другу Юрьев, несколько часов назад сменившийся после суточного дежурства в отделе и спотыкающийся на ходу, поскольку бесконечными урывками на службе спал. Муж, тогда только-только набивающийся в это положение молодой жених, протянул руку Красову и назвал его по имени:
«Знакомься, Лёля, это Константин!».
— Костя, приве-е-е-т, — тяну лениво.
— Здравствуй.
Он тихо ходит. Я и не заметила, как открылась дверь, совершенно не услышала стук, скрип, вытьё лаком вскрытых половиц, не ощутила даже слабого колыхания неподвижного воздуха. Босс ввалился в кабинет без спросу, нагло и с вполне очевидным намерением.
— В чём дело?
— Извини, — быстро отвечаю, но еле-еле двигаю губами. — Я не хотела.
— Плохо слышно, Ольга Алексеевна, — похоже, Красов приближается ко мне. — Я чётко разобрал «привет», а дальше какая-то возня и бормотание. Итак, ещё разочек, будь добра. Юрьева, в чём дело?
— Костя-я-я, — почти впечатываюсь в небольшой стеллаж, возле которого стою. — Не нужно! Слышишь?
— Угу.
— Не нужно воспитания.
— Как скажешь, — он останавливается, но размеренно и громко дышит. — Я тебя чем-то или когда-то смертельно обидел? Повернись.
— Дай мне уйти, — прикрыв глаза, хриплю. — И всё! Больше ничего не требуется. Не хочу с кем-либо разговаривать, чтобы что-то объяснять. Всё одно ни черта не выйдет — никто не поймёт. Этим нужно жить.
— А ты попробуй! Тем более что у меня сегодня великолепное настроение. Твой Юрьев всё утро скалится, как идиот. Кстати, могу его понять. Приехал на работу вместе с женой и не изображает мужика бесхозного, которому некому даже чашку кофе сделать. Ты хоть бы…
— Довольно! — подняв руку, требую сохранять молчание. — Нет, ты не поймешь и дело тут не в благодушном расположении духа, Костя. Довольно, довольно, довольно, — эхом дребезжу.
— У тебя его нет? — босс продолжает, задавая мне ещё один вопрос. — А когда появится запал? Когда ты к нам вернешься, отпустив боль? Когда, Юрьева? Я доживу до этого момента? Мне, твою мать, нужна здесь крепкая профессиональная рука. Я туговат на ухо, да и голова болит так, что временами я бы не возражал против её отсутствия на моих плечах. Сегодня три часа, а дальше — как пойдет! По рукам?
Нет! Он ошибся. Я приехала не работать, а убраться на хер!
— Не расположена! — через зубы отвечаю.
— Ты не маленькая, Юрьева. Нужно прятать вынужденную нерасположенность под маску дружелюбия.
— Стоп! — снова выставляю руку. — Давай сейчас не будем заниматься психоанализом и разыскивать с фонарями правых-виноватых и про настроение тоже, на всякий случай, подзабудем. Здесь все свои. Никто не хочет играться в то, что не принесёт воодушевление от победы. Пойми, пожалуйста, мне необходима свобода.
— Ты не узница. И потом, зачем?
— Но и не свободна. Зачем? — напрягает, если честно, его простой вопрос. — Раскручиваешь на общение? Реально, что ли, не понимаешь?
— Только не заливай мне про: «Служителям искусства необходимо вдохновение, которое можно обрести, если залить винишком душу».
— Язвишь? — уверена, что покрываюсь пятнами. У меня горят уши, зудит невыносимо шея и жалобно вопит будто бы обожженная крапивой грудина.
— Неплохо бы пообщаться, Оленька. Мы давно не виделись. У тебя очень неудобные часы посещения. То без приглашения — ни-ни, то твоё настроение меняется, как погода в горной местности, то Юрьев выставляет авангард.
— Вот она я!
— Да я уж вижу. Ты похудела?
— Некорректный вопрос, к тому же, задан женщине, Красов.
— Зачем тебе свобода? От неё нет никакого проку. Одни проблемы, тем более у того, кто привык всю жизнь крутиться на длиннющем поводке. К тому же, свобода — это личное, сугубо индивидуальное мироощущение. Определение «либертА» чрезвычайно субъективно. Даже изнывающие от жажды и голодающие рабы на галерах считали себя счастливыми людьми, хоть и второго с конца сорта, и не задумывались о том, чтобы куда-то сбежать, обретя фантомную волю, пока кнут надсмотрщика, конечно, не разрывал им кожу на спине. Кстати, а куда запланировали поехать?