— Я хочу домой, — таращусь в опустевшую тарелку. — Поехали.
— Есть предложение…
Нет!
— Отвези меня, — тяну, тяну, тяну льняное полотно, — домой. Я устала.
— Не хочешь сейчас, но пожелаешь позже. А…
— Ты оглох? — вскрикиваю, но тут же осекаюсь. — Рома, прекрати. Юрьев, ты меня слышишь? — шиплю, будто слившись верхней половиной тела с плоскостью стола. — Разговор закончен.
— Можно заморозить твои яйцеклетки. Процедура называется криоконсервация.
Сука ты подкованная, хоть и бывшементовская!
— Замолчи, — разжав пальцы, отпускаю скатерть, зато вцепляюсь в свои волосы и почти с корнем вырываю, запутавшись кольцами за локоны.
— Я хочу детей только от тебя. Но…
Не сейчас, да? Считает, что я к такому не готова. Отрадно знать, что муж открыт и честен со своей женой по таким животрепещущим вопросам. Придумал, затем проконсультировался, маму даже подключил, по знакомству нашёл на всё согласную деваху, с которой время с пользой проводил, теперь вот обрабатывает меня, пытается прогнуть, манипулирует…
— Оля, я люблю тебя! — хватается за мои руки и силой, особо, правда, не стараясь, растаскивает их, убирая от лица. — Но нам нужно время. Всё ещё болит и ни хера не заживает. Ты меня слышишь?
— Да.
— Не действуй в горячке. Просто подумай.
— Я не свиноматка, Рома.
— Рома?
Неважно — я оговорилась.
— Не хочу об этом говорить, — с небольшой запинкой через несколько секунд всё же продолжаю, — сейчас и здесь. Обсудим это позже?
Юрьев отклоняется и занимает ту же позицию, что и пятью минутами ранее. Муж убирает руки и… Опять не смотрит на меня!
Глава 7
То же время
«Ты хороший — я плохая» — уже не помню, кто подобное сказал. Фамилия автора, к сожалению, а возможно, к счастью, не отложилась в голове, хотя я почему-то абсолютно уверена, что это была мудрая женщина по имени Анна. Кажется, Андреевна? Её фамилия начинается с первой буквы «А»? Да кому, в сущности, важна такая эрудиция, если в настоящий момент свекровь, чему-то улыбающаяся загадочно, размажет с большим трудом собранное в кучу моё достоинство, а напоследок вкрадчиво, но с издевательским смешком произнесёт:
«Всё будет хорошо, доченька. Мой сынок тебя не подведёт…».
Да уж, подлое, быстро промелькнувшее и куда-то безвозвратно канувшее, время железную Маргариту, как это ни странно, совсем не пощадило. Крупные, упругие кольца в прошлом тёмно-каштановых, а сейчас химически-окрашенных в салоне красоты, волос ритмично подскакивают на каждом женском шаге, отталкиваясь от униженно опущенных плечей, а циничная ухмылка, отсвечивающая, как престарелый блёклый зайчик, на изъеденном частыми, безобразно мелкими, но, к сожалению, неглубокими морщинами лице, к тому же глупо искривляющая всегда не слишком полные губы, всё же добавляет этой старой суке определённого шарма, на который, как это ни странно, ещё клюют самцы всех мастей и возрастных категорий, хоть каким-то образом способные на сексуальный подвиг в том числе.
— Здравствуй, Оленька, — свекровь останавливается, не дойдя лишь нескольких шагов до гнутой деревянной ножки моего стула. — Разрешишь? Можно присесть или ты кого-то ждёшь? Здесь очень мило. М-м-м, а какой аромат! Это булочки? Шоколадные круассанчики?
Сказать, что эта женщина меня достала — намеренно солгать. Её наличие, как живой человеческой единицы на планете Земля, делает существование окружающих людей просто-таки невыносимым. Поражаюсь, как можно быть такой деятельной и стервозной в свои шестьдесят семь лет. Внешность, правда, подкачала, а по остальному «ширпотребу» нареканий как будто бы и нет.
— Доброе утро, — непроизвольно пощипываю кожу на запястье правой руки. — Пожалуйста, — кивком указываю на свободное напротив место и прячу верхние конечности под стол, там их укладываю на колени, нервно проглаживая ткань воздушной длинной юбки.
— Ой, спасибо, девочка. А Ромочка… — садясь, с интересом осматривает помещение, выбранное мною для нашей встречи. — Одна здесь? Посекретничаем, да? Это даже к лучшему. Я так давно не выбиралась в город, чтобы просто посидеть в кафе, пройтись по набережной, встретить старых друзей, посудачить о том о сём с Оленькой, например. Ты великолепно выглядишь, но красочки на глазки не мешало бы добавить. Например, тронуть тушью твои светлые реснички и бледненькие губки розовеньким подрисовать. Почему ты не следишь за собой, наша маленькая Юрьева? Что с настроением? Почему волосы распущены? Нет-нет, тебе идёт, но жарко, на улице июльский зной, а у тебя кончики слиплись, словно в сладкое вареньице попали. Неужели… — она протягивает руку, чтобы прикоснуться к моей щеке. Я отклоняюсь и демонстрирую всем естеством, как мне это неприятно. — Маленький ежонок, да? Колючки выпускаешь? Оля-Оля…
Плюнуть ей в лицо хочу, но всё же останавливаюсь и унижение терплю.
— Сынок позже к нам присоединится? — спрашивает осторожно.
— Ваш сын на работе, — неторопливо отвечаю через зубы. — Дневной макияж мне никогда не удавался. Вы же знаете, Марго. Предпочитаю иссиня-чёрную подводку на глазах, но если нанесу на кожу ваксу в десять часов утра, то рискую попасть в отряд мочалок, соскучившихся за мылом в жопе. Ваши слова? Не переврала?
Знает же! Зачем об всём расспрашивать, изображая мировую мать?
— Как хочешь, — теперь она отмахивается, как от жалкой мухи, по глупости присевшей на кончик носа, чтобы сопли у свекрухи пососать. — А ты? Что с твоей работой, детка? Всё ещё на вынужденной удалёнке?
Ох, как много сахара в её словах, в щенячьем взгляде и ложном по содержанию участии.
«Не пропустить удар, собраться, не вкушать елей, который она зальёт мне в уши, быть настороже и на провокации не поддаваться» — молчаливо заклинаю. — «Эта женщина опасна, а я жалко трепыхаюсь мелкой птичкой в её скрюченных когтях».
— У меня обеденный перерыв, — ориентируюсь довольно быстро и без лишних экивоков предоставляю свой развёрнутый ответ. — Глаза болят, сидеть весь день перед монитором. Решила сделать небольшой перерыв и выйти…
— Погулять? — она заканчивает за меня. — Это правильно, это хорошо, но…
Без её сына, по-видимому, таким, как я, лучше не околачиваться в поисках на свой зад любого вида приключений?
«А почему?» — хотелось бы спросить. — «Потому что он хороший, а ты, девочка, по-прежнему плохая. Да не кричи ты, мама, — я ведь не глухая…».
С Маргаритой надо быть всегда настороже и держать ухо в остро, располагая мать на расстоянии, чтобы успеть предусмотреть возможный ход, комбинировать и озвучивать подходящее решение и незамедлительный исход, именно поэтому я первой начинаю разговор:
— Как папа?
— Без изменений. Правда, ни в лучшую, но и ни в худшую сторону. Специалисты говорят, что отрицательной динамики не наблюдается, а непрофессионалы после этого с нескрываемым облегчением выдыхают. Почему я не могу приходить к тебе? — Марго не собирается отступать. — Что было в тот, прошлый раз? Ты отошла? Олечка, как ты себя сегодня чувствуешь?
У неё энергия, похоже, бьёт божественно неиссякаемым ключом. Не удивлюсь, если окажется, что Маргарита втихаря, из-под полы, жуёт стимулирующие, запрещённые законом, препараты. Она ведь заслуженный медицинский работник, не покинувший свой пост, так что вполне себе возможностей у неё хоть пруд пруди, хоть черпай экскаваторным ковшом. Выписать себе щадящую дозу энергетиков Юрьева могла. Но не буду голословно обвинять ту, от которой по-прежнему многое зависит в нашей с мужем жизни.
— Не знаю, — плечами пожимаю, — но уже всё нормально. Наверное, съела что-то не то.
— В то утро несварением мучилась?
— Грубый секс с Вашим сыном вызвал желудочно-кишечный спазм. С некоторых пор запах мужской спермы не переношу, а он чрезвычайно плодовит на брызги. Ему бы трахаться почаще, а Юрьев, как идиот, чего-то от ненакрашенной чувихи терпеливо ждёт. Тошнит от окружения. Вы же знаете: чего я только не пила. А застоявшееся супружество с каждым блядским днём становится просто-таки невыносимым. Вы не могли бы его к себе забрать?