— Что тогда так возмутило?
Ох, твою налево мать! Она, похоже, не желает знать? Так опостылело? Круг заезжен нашей с Юрьевым повозкой, а у мамы голова от монотонного движения болит? Она старается соскочить с набравшей скорость карусели, да только тот, кто разгоняет маховик, не спешит нажать на тормоз, чтобы дать возможность случайным пассажирам с лохотрона встать.
«Так какого чёрта она сует свой нос туда, где о её советах не просили?» — вот, что несколько дней подряд не даёт мне спать.
— Распотрошим несчастную. Это если кратко по тому, как я понимаю эту процедуру. А чего такого? В самом деле! Что этой барышне терять? Если честно, то насрать: и на боль, и на унижение, и на паршивое состояние души, и на широкий, современный взгляд на вещи. Но Вам ведь не дают покоя лавры бывших коллег? При этом Вы хотите что-то Господу доказать? Даёте сыну призрачную надежду, а меня калечите. Вам мало? Решили угробить, добить, чтобы жалкая не мучилась?
— Тише, пожалуйста, — посматривает через своё плечо и глупо улыбается. — Мы ведь не одни и…
— Ва-си-ли-са! — вещаю по слогам. — Старинное имя. Словно тычинка на жёлтой сердцевинке у долбаной ромашки. Подобрали кандидатуру для активного пестика многострадального сынули? Одобрили, потому что на девственность проверили? Она в девочках не залежалась, а?
— Детка… — мне слышится в этой пошлости небольшая укоризна и, конечно, злость.
Ей-богу, я её сейчас ударю.
— Ничего не выйдет. Хотите знать, почему?
— Нет.
— Я на это никогда не пойду. Хоть вколите мне слоновью дозу наркоза, а я всё равно восстану. Сползу с операционного стола и воткну Вам в сонную артерию самый длинный скальпель. Найду силы, соберусь и сделаю. Никто, ни Юрьев, ни Вы, ни суд общественности, ни первые лица государства, не принудят меня сдать биоматериал, чтобы гарантированно обеспечить появление на свет потомства. До некоторого времени я наивно полагала, что Ваш сын не растерял здравый смысл и долбаное сострадание, но недавно смогла убедиться в том, что он просто корчит из себя доктора Менгеле, виртуозно оперируя медицинскими понятиями, выдавая дело не по делу термины.
— Это верное решение, — не хочет отступать, но всё же с пробуксовкой отвечает. — Ты скажешь ему «спасибо» за то, что появился шанс.
— Ваш сын — убийца и козёл! Я каждый день шепчу «спасибо», что вообще жива.
Икнув, мамашка давится слюной, сводит плечи, формируя между старческих лопаток горб, но пару раз прокашлявшись, внезапно принимает очень гордый вид.
— Он жестокий человек, который с недавних пор возомнил себя творцом, — смотрю на эти странные попытки казаться ничем не прошибаемой женщиной, нервничаю и быстро лепечу, намереваясь, как можно больше и быстрее рассказать. Иначе разнесёт к чертям собачьим, если не успею, остановлюсь и поддамся лютой злости, от которой сильно закипаю и чушь, естественно, лабаю. — Не у меня с башкой проблемы, а у Вашего сыночка дефект, вероятно, с момента появления. Он эгоист, недалёкий человек, думающий исключительно о своей выгоде, безапелляционный, настырно ересь утверждающий и пользующийся при этом колоссальной силой, с объёмом которой мне, например, не то что не удастся совладать, а мериться жалкими попытками даже не стоит. Юрьев сломает эту Ольгу, потому что высший разум прошептал ему на ухо благословение и дал добро на любые действия. Его настырность — ваш дефектный персональный ген?
— Я предпочитаю формулировку «целеустремлённость», — мягко поправляет. — Осторожнее со словами, детка. Не заметишь, как шустро вылетят, а ты их после не поймаешь.
— Целеустремлённость? — плюю на предупреждение, одновременно с этим вращаю блюдце с пустой кофейной чашкой, перебирая пальцами кромку с золотистой вставкой. — Упрямство — да!
— Он выбрал тебя, затем чересчур скоропалительный брак с девчонкой восемнадцати лет, живущей на стипендию в крысятнике строительного института. Мы не возражали, наоборот, поддерживали, останавливая и фильтруя личные выражения, когда вынужденно общались с тобой, потому что намерения сына ничем не перешибить. Да, это наша с Игорем кровь. Ромка дышал своей избранницей и жил ради твоей стремительной карьеры. Он пошёл на жесточайшее по своей сути преступление из-за тебя, хотя мог этого и не делать, потому что, как говорится: «Ты сама пришла и всё страждущим любезно предложила!»; полгода отсидел за справедливость, о которой ты же голосила на предварительных слушаниях, выставляя себя в жутко неприглядном виде.
— Я… Я… Я… — теперь быстро хлопаю ресницами, похоже, инстинктивно открывая или закрывая наполнившиеся влагой безумные глаза. — Не надо… Ма-ма…
— Всё! Я замолчала, — поднимает руку, демонстрируя ладонь. — Давай, пожалуй, поговорим спокойно и не здесь, — она оглядывается, при этом сильно скашивает взгляд, что-то даже шепчет и резко вздрагивает, когда мальчишка-официант с лучезарной улыбкой на губах и маленьким подносом, проходит мимо нашего стола. — Посидим у моря? Оля?
— Неужели Вы считаете, что…
— Исправь-ка меня, Ольга Юрьева, — внезапно грубо перебивает, — если я не права. Тебя задело не то, что Ромка решился на первый шаг вперёд, а то, что специалистом оказалась молодая девочка с миловидной внешностью и прекрасным именем. Она моложе, Оля, и успешнее, потому что доброжелательнее и терпеливее по отношению к мужчине, обратившемуся к ней за помощью. Скажи, красивое имя? Василиса-а-а…
Я ревную! Ревную к девке, которую никогда не видела. Здесь, безусловно, Юрьева права. Но об этом стоит помолчать, а свекровь, по-видимому, нарастила силу и перешла на новый уровень, сохранив все девять жизней, чтобы доконать меня.
— Вы нашли не специалиста, но подобрали неплохую партию для несвободного от обязательств сына? — выкатываю предположение, некоторое время донимающее меня бесконечным повторением.
— Не стану отвечать. Но ты его отталкиваешь.
— А он не уходит, — развожу руки по сторонам.
— Вопрос времени!
Ну да, ну да! Ей, конечно, лучше знать. Научные трактаты и цитатки бородатых мудрецов из античной Греции, которые даже в двадцать первом веке не утратили актуальности, не дают Марго спокойно спать. Сейчас хочу признаться:
«Я дура и вынужденно снимаю шляпу. О, милосердный Боже, как Марго мудра и, твою мать, непрозаична!»
— Мужчины устроены специфически, Оля. Наглое враньё недалёких людишек, утверждающих, что заинтересованность можно преградами подогревать, теряет первенство по объяснениям, почему мужчины не бросают Снежных королев, к которым ты себя причисляешь. Десять лет сражений за счастье с когда-то выбранной женщиной сильно истощили сына. Он признался, что устал. И я его прекрасно понимаю. Жалеть можно, когда рана свежая и обильно кровоточит. Но идти на поводу у человека, который специально ковыряет тромб, чтобы насладиться содержимым под бурой коркой, значит, становиться жертвой очень тонкой манипуляции. Пора приходить в себя и браться за отпущенные вожжи собственной Судьбы. Ты несешься в пропасть, Юрьева, и тянешь мужа за собой. Он не устраивает в постели — обратись к специалисту, обсуди с Ромой интимные моменты, пересмотри правила сексуальной игры, потребуй уважения, но не гноби, предварительно надираясь до белых слоников в злачных заведениях. Он перестанет ждать тебя, детка, — подмигнув мне, отвечает.
Да уж, а я ведь не заметила, как ловко Юрьева перехватила инициативу, и теперь из вынужденной отсидки в обороне, стремительно переходит в открытое наступление.
— И?
— Он здоров и скоро будет счастлив. Рома на это заслуживает. Довольно муссировать события, взбивая яйца сыну.
— Вы правы, мама. Счастье — это крепкое здоровье, например, отсутствующий артрит, нормальный уровень сахара в крови и стабильная психика. Я не оспариваю его анамнез и генетический набор. Василиса — его потолок?
— Поживем-увидим.
— Это чистейшее предательство!
— Это жизнь.
— Вы… — вслепую запускаю руку в раскачивающуюся на спинке стула сумку, чтобы вытащить пачку сигарет и зажигалку, — так спокойно говорите об этом…
— Здесь нельзя курить, — внимательно следит за мной.