— Добрый вечер, — они равняются со столиком, при этом Ольга будто отступает, выставляя кавалера нам с Василисой на обозрение и, возможно, незамедлительный товарищеский суд.
— Здравствуйте, — заикаясь, отвечает специалист, которому я несколько минут изливаю душу о том, как тяжело с женой живём. — Вы…
Она переводит на меня глаза, будто бы выпрашивая поддержки, которую я, увы, не могу ей оказать, потому как внимательно изучаю сутенёра-раздолбая — по-другому и не скажешь, — в чей локоть вцепилась женщина, которую я, по всей видимости, при свидетелях сегодня удавлю.
— Юрьев, как дела? — предусмотрительно держится немного поодаль, выглядывает из-за плеча мудилы, по всем приметам оценивающего меня.
— Ты опоздала на полчаса, — произношу сквозь зубы.
— Фи! Попали в пробку, — бледными пальцами впивается в подставленное предплечье, словно просит долбоё.а подыграть или тупо промолчать, чтобы не раздражать своим присутствием. — Но вы без нас не скучали, как я погляжу. Вы ведь Василиса? Юрьева-то я знаю.
— Да, — девушка пытается привстать, чтобы выразить своё почтение. — А Вы Ольга Алексеевна?
— Можно Лёля, — подмигивает мне, медленно облизывая губы. — А тут хорошо, — так же, как и Василиса, оглядывается по сторонам, с интересом рассматривая — уверен в том — в подробностях известную ей обстановку.
— Никита, — неожиданно оживает немой — лишь по моей надежде — идиот и предлагает руку для пожатия. — Роман, да?
Да, сука сраная! Тебе каюк.
— Как мы сядем? — интересуется жена и, не дождавшись предложений, выдаёт своё — «единственно возможное». — Напротив друг друга, полагаю. Никит, давай-ка к Василисе под бок, а я присяду рядом с бывшим…
На этом я моментально глохну и попадаю в акустическую яму, где гулким эхом раздаются лишь определённые слова, от которых расслабляются голосовые связки, лишая напрочь голоса, желудок завязывается тугим узлом, сердце, куда-то засмотревшись, пропускает все возможные удары, лёгкие спадаются, а кишечник открывается, ослабляя честолюбивый сфинктер.
— … мужем. Надо отдать должное, мы продержались вместе довольно-таки продолжительный срок. Жаль, конечно, что всё закончилось на такой скотской ноте. Это ведь она? — Оля пренебрежительно отталкивает от себя козла и, упёршись бедром в моё плечо, вынуждает подвинуться и уступить ей место рядом. — Ты не возражаешь?
— Простите? — ничего не понимающая Василиса с надеждой смотрит на меня — я это мельком замечаю, потому как таращусь на то, что вытворяет Лёлик, когда играет роковую страсть.
Случайный спутник с «красивым» до пошлости именем «Никита» пристраивается возле молодого и перспективного специалиста по репродуктивной медицине и выпучивается на неё, изучая симпатичный профиль случайного свидетеля грандиозного светопреставления.
— Не обращайте внимания, — наигранно хохочет Оля. — С нами весело, Василиса?
— Я пойду, — та еле слышно отвечает.
— У Вас дела? — Ольга бьёт глупостью, не сбиваясь с текста, который перед этой встречей приготовила.
Долго репетировала или решила вызвать аплодисменты лихим экспромтом?
— Мне пора, — настаивает Василиса.
Я ведь должен повлиять на ситуацию, остановить не на шутку разошедшуюся женщину, грозно цыкнуть на неё, пальцем «малолетке» погрозить, нежно ущипнуть за талию, прислонить к себе на бок, шепнуть в висок «люблю тебя»? Но я молчу! Молчу и не возникаю. По неосторожности лишён права голоса, когда моя Оля выступает.
— Что вы выбрали? — Юрьева царапает кожаную обложку буклета с меню недлинными ногтями, выкрашенными в кроваво-красный цвет.
— Я пойду, — ещё попытку предпринимает Василиса, но наглый хрен не выпускает. — Что Вы…
Урод похотливо скалится, обезображивая и без того отвратное лицо. Брюнет с бесцветно-голубыми глазами, тонкими губами и таким же носом с очевидным дефектом в виде своеобразного горба, ничем не уступающего тому же холмику верблюда. Видимо, парень занимался или занимается каким-то боевым искусством или был ранен чьим-то кулаком, как говорится, на колчаковских фронтах.
— Никита, Вам пора, — исподлобья наблюдаю за козлиной и поджимаю пальцы.
— Не думаю, — он выставляет локти на стол, подпирает небритый подбородок сложенными друг на друга ладонями, подмигивает мне, при этом пялится на Ольгу.
А она? Улыбается ему, легко кивает, ресницами к активным действиям поощряет. Поэтому Никитушка не чувствует, как неосторожно пересекает красную черту, за которой взбешенный «Юрьев» полностью теряет человеческую сущность, забывая о жалости и милосердии. Летит чувак на пламя, рискуя всем ради женщины, с которой, вероятно, столкнулся на входе в этот ресторан или на парковке перед.
Лошок… Глупый… Жалкий… Недоразвитый… Несмышлёныш, вручную оторванный от сиськи, которую только на картинках наблюдал.
— Отзови его, — сцепив крепко зубы, двигаю языком. — Прекрати!
— Василиса, я хочу спросить, — не глядя на меня, обращается к перепуганной женщине, сидящей напротив нас.
— Да, конечно, — осторожно отодвигается от полоумного Никиты.
— Желание пациента важно для Вашей работы? Для того, чем Вы заняты, необходимо получить единодушное согласие клиентов? Имеет значение то, что человек должен по доброй воле к Вам прийти?
— Что? — девушка переводит на меня глаза.
— Вы ведь работаете с парами?
— Да.
— С парами, в которых царит полное взаимопонимание?
— Ситуации бывают разные, — плечами пожимает.
Это, по всей видимости, означает:
«Не угадаешь, милочка. Тут, как пойдёт!».
— По большому счёту… — будто бы подсказывает, ловко управляет, манипулирует женщиной, с который встретилась лишь раз.
— К чему Вы клоните?
— Юрьев успел просветить, почему мы здесь сегодня собрались?
— Нет.
— Ложь Вам не к лицу. Молодая женщина, занимающаяся таким благородным делом, очень неумело врёт. Обман — это искусство, Василиса.
— Вы плохо себя чувствуете? — та смотрит туда же, куда направлен мой взгляд.
Руки… Это женские руки! Узкие ладони мертвенно-бледного цвета, пальцы которых перебирают скатерть, подтягивая и отпуская ткань, словно их хозяйка по-ведьмовски скребет поверхность. Бесцельно, но настойчиво. Это судорога?
«Лёлик, что с тобой?» — коленом касаюсь женского бедра. — «Солнышко, не надо. Уже всё ясно, детка. Пойдём домой?».
— Искусство! — Ольга поднимает подбородок и гордо выставляет его вперед. — Литература. Живопись. Театр. Балет. Фотография. Фокусы. Эквилибр, — перечисляя, постепенно уменьшает громкость, понижая, огрубляя тон. — Талант! Вы талант, вероятно, в медицине. Но наглое враньё — не Ваш конёк. Не опускайтесь, девочка, до пошлости такой. Юрьев, — обращается, поворачивая ко мне застывшее будто бы в посмертной маске размалеванное лицо, — зачем нам это всё? Ты хочешь спать с девочкой? Тебе нужно моё разрешение?
У меня дрожит щека и рассинхронно двигаются веки. Я, видимо, моргаю поочередно каждым глазом, оттого размыто вижу всю картину, но её… Её красивые глаза, сейчас безобразно подведенные угольной пылью и зассанным псинами песком, проникают в мою душу, вынуждая застыть, изображая покорного солдата, который обязан своим спасением и жизнью абсолютно незнакомому человеку.
— Что? — Василиса взвизгивает, а Никита глупо скалится.
— Я отпускаю тебя, — Ольга поднимается.