— Лёль, — внимательно смотрю в её прекрасное лицо, — я не хочу разводиться. Я старомоден, потому что понимаю, как это всё неправильно. Можно? — протягиваю руку, чтобы обхватить или просто взять её за шею. — Я хочу поцеловать. Ты…
— У тебя сила, Юрьев. Даже если я скажу, что не хочу, разве это остановит?
— Остановит, — еложу большим пальцем по её щеке, а лбом притрагиваюсь к месту над женской переносицей. — Я не насильник. Я…
— Ты палач, Юрьев. Ты жестокий убийца. Пытался восстановить справедливость, а получил искривление в мозгах и общественное осуждение.
— Нет, — чуть слышно в женский нос произношу, прихватывая прохладный кончик. — Тёплая, родная. Я верю в справедливость, солнышко.
— Справедливость? — Ольга грубо хмыкает. — Ты из-за неё чуть по этапу не пошёл. Видимо, ничему из того, что сделал, так и не научился.
— Я научился любить тебя, ценить каждое мгновение, когда мы рядом, уважать тебя, прислушиваться, выполнять желания. Я…
— Господи, Юрьев, не порть момент. Разведёмся после очередной годовщины этой фирмы, — пытается свинтить и выкрутиться. — Не надо.
— Оль, давай обратимся к…
— Не помогает.
— Раньше помогало, — по-детски жалобно тяну.
— Казалось, Юрьев. Люди с высоким уровнем интеллекта способны обмануть систему. Я её обманывала.
— То есть? — хочу открыть глаза и не могу. Не получается.
— Ради тебя старалась.
— Что?
— Ты хотел получить старую жену, — я чувствую её прикосновения на свой скуле, затем по краю челюсти. Жена скребет ногтями кожу, специально задевая мочку, а также место между шеей и нижним краем уха. — Ром, возврата к прошлому не будет. Никакой психолог, психотерапевт или даже психиатр не сможет перезагрузить мои мозги. Понимаешь?
— Не надо перезагружать, — притрагиваюсь языком к женской щёчке. — Мне это и не нужно. Не отталкивай и будь…
— Мягче?
— Лёль… — просовываю руку, чтобы обнять её за талию. — Иди ко мне.
— Добрее? Покладистее? Безотказнее? Для всех удобнее? — выкручивается, упираясь кулачком в плечо.
— Я не это имел в виду, — как изголодавшаяся за пропитанием пиявка, присасываюсь к нежной коже. — Тише-тише.
— Мать хочет, чтобы ты попробовал с другой.
— Ты издеваешься? — впиваюсь пальцами ей в бок и прижимаюсь.
— Она права, Юрьев. Ты единственный сын. Ты охренительный мужчина, лучший, сильный, перспективный…
— А поласковее комплимента нет? — еложу носом натянувшуюся на шее кожу.
— Я не шутила, когда дала добро на эту девку.
— Что? — замираю возле выпирающей ключицы.
— Василиса — идеальная партия для Романа Юрьева. Молоденькая девушка, более того с высшим образованием. Она одобрена Марго. Я заметила на высоком лбу, высеченном из мрамора, жирную отметку «Породистая киса».
— Торгуешь мужем? — с неохотой отступаю.
— Понимай, как знаешь…
Жену не любят. Скорее, Лёлика весьма боятся или попросту не понимают. Здесь всем известно, что у Ольги Юрьевой довольно-таки специфическое чувство юмора и загадочный характер. О таком, если не ошибаюсь, говорят, в крови бурлит «сарказм на пятьдесят процентов», на ту же часть визжит «цинизм», а на довесок… Верховодит сучье бешенство!
Однако есть один товарищ, который от такого поведения ссытся кипятком, при этом подгибает укороченные лапки и лихо пляшет джигу. Вот так желает прикоснуться к той, о которой в народе говорят «неприкасаемая». Это наш умный, скорее, изворотливый, Сашенька Фролов, с которым моя Оля пятнадцать лет назад по долбаной случайности в старом офисе единолично познакомилась. Помню, как жена причитала, что дескать к ним завернул в обеденный перерыв жуткий хам, невоспитанное чмо, ещё мурло и прощелыга. Я прощёлкал эпизод эпичной встречи, но развитие их странных отношений полностью разворачивалось на моих глазах — тут без жутких тайн, каких-либо сокрытий или приключений.
— Лялечка, ты ли это? — с распахнутыми руками, повиливая бёдрами, чуть-чуть присев и сильно выгнув ноги колесом, к нам подбирается Фролов. — Страшна, как угнетенная утопией страна. Макияжа нет, одежда, как из подворотни, украшения полностью отсутствуют — здесь Юрьев виноват, знаю, что Ромыч ни хрена не покупает. Зато всегда с тобою голова, моя фемина.
— Смотри сюда, — жена специально выставляет грудь, а Фрол, икнув, закашливается.
— Ослепила! — ладонью прикрывает глаза и лоб, специально раздвигая пальцы. — Ляль, ты опасная женщина, — выкатывает шёпотом признание. — Можно? — с опаской или с просьбой о разрешении смотрит на меня, а к Олиной щеке вытягивает уткой сложенные губы. — Юрьев, я хочу её поцеловать.
— Не затрудняйся, Саша, — быстро отклоняется и опускает голову, затем краснеет и быстро хлопает длинными бесцветными ресницами, словно морок отгоняет.
— Что с тобой? — подхватываю женский локоть и прислоняю Лёлика к себе. — Фрол, отвали, — рычу на друга, у которого на лице сейчас сквозит недоумение.
— Я…
— Не время, — через зубы говорю и развернув лицом к своей груди жену, обхватываю подрагивающий перед моим лицом затылок. — В кабинет?
— Да, пожалуйста, — бормочет, проникая под рубашку тёплым, немного влажным воздухом.
— Встретимся на курилке? — Саша хлопает мое плечо, а потом внезапно гладит Олю. — Я ждал тебя, Лялька. Слышишь? В этом жутком месте не с кем даже похихикать, а не то, что обсудить рабочие моменты. Красов в печени застрял с жутко прозаичными пятничными посиделками за сраным «Эрудитом», а твой, естественно, спешит домой, а если тут сидит, то из кабинета ни ногой. Ляль…
— Я тоже за тобой соскучилась, писюша.
— Писю-ю-ю-ша? — Сашок почти визжит, а Лёлик мило хрюкает. — Ты ей сказал? — бодается, небритым подбородком взбрыкивая.
— А не надо было?
— Ты вышла замуж за болтливого козла, Ляля Юрьева. Я буду рад, когда ты наконец-то освободишь свой безымянный палец и расправишь крылья. Блядь! Здесь стало душно и невыносимо…
Фролов не очень в курсе… Он не знает, что произошло тогда. А «тогда» так надо было!
Моя жена подверглась нападению скотов и пережила чрезвычайно грубое насилие, когда в один ужасный день договорилась после работы встретиться с подругой по строительному институту. В тот чёртов вечер Оленька была одна, точнее, без мужского сопровождения, потому что я на сучьей службе задержался. На службе, от которой в то время уже до чёртиков устал и втихаря мечтал избавиться. Романтика, а также почёт и уважение, которые нам обещали преподаватели специализированного высшего учебного заведения, внезапно утратили привлекательность — только бы не соврать — на пятом году моей великой, но точно никому не нужной, службы. Кроме, «сраный мусор», «продажная шкура», «жалкий мент», «оборотень в погонах», «кровопийца в форме» и «государственный нахлебник», я не получил ни одного внеочередного специального звания, впрочем, не удосужился и простого уважения. За это время, вернее, за десять скотских лет, я полностью разочаровался в государственной «внутренней» системе, а на финал приобрел волчий билет и вынужден был подать рапорт об отставке. Это лучшее, что произошло в тот «незабываемый» момент. За это всё хочу сказать «огромное спасибо» одному хорошему и настоящему человеку…
— Юрьев, у тебя нет своего кабинета? — слежу за что-то пишущей женой, которая слишком наклоняется над письменным столом.
— Отрегулировать кресло? — развалившись на кожаном диване, торчу на рабочем месте красивого и умного начальника проектировочного сектора.
— Что у шефа с лицом? — Ольга внезапно отрывается от своего занятия.
— С лицом? — перевожу лукавый взгляд на потолок и скрещиваю руки на груди. — О чём ты говоришь?
— Помнешь пиджак.
— Предлагаешь снять? — поворачиваю голову, слегка приподнимаюсь и заглядываю ей в лицо, которое сейчас направлено на меня.
— Предлагаю убраться отсюда и заняться наконец-таки полезным делом. Так что у Костеньки с мордахой? Наш Пашка постарался? Правда, не могу припомнить, когда ты шерстяного на смотрины в офис привозил. Он подрался?