— Нет! Её здесь нет.
— Ты звонить ему не пробовала?
Обойдется. Ненавижу телефонные разговоры, какие бы они ни были. Ни письменно, ни устно не изложить того, что происходит за день, даже если он протекает без особых приключений.
— Мы не общаемся.
— Ты издеваешься? — Красов сильно выжимает тормоз, а я прикладываюсь головой о подголовник его кресла. — Оль, ты как? — похоже, кое-кто чего-то испугался и чересчур разволновался. — Не ушиблась? — он оборачивается, желая в этом лично убедиться.
Сейчас всё быстренько исправим. Не поднимая головы, высиживаю и подпускаю Красова поближе. Он, ничего не подозревающий, подныривает в попытках удостовериться, что я при резком торможении ничем существенным не приложилась. Естественно, не пострадала и не получила никаких увечий, к тому же, я способна в полной мере отдавать себе отчет в том, что в настоящий момент времени лезу к Косте с наглым поцелуем в губы.
— Ты! — задушено хрипит мой босс и быстро отклоняется. — Блядь, Юрьева! Охренела? Что творишь?
— А на что похоже? — злобно ухмыляюсь, вытирая тыльной стороной свой рот. — Не решился, не поддался искушению?
— Больная!
— Чего ты испугался, Костя? Жена узнает? Я не скажу. Могила — обещаю! — поднимаю руку, подтверждая клятву.
— Проваливай, — слышу, как он снимает блокировку и бубонит себе под нос чрезвычайно грязный мат.
— С какими суками вы нам изменяете, Красов? Я, видимо, не подхожу на эту роль?
— Нет, не подходишь! Ты дура, Юрьева, раз считаешь, что все, кто в штанах, изменяет тем, кто ходит в мини-юбках. Дура и пришибленная! Очень жаль тебя. Ты превратилась во что-то, что не поддается описаниям и объяснениям. Обидно, мать твою, за Ромку. Он такого точно не заслужил. Наслаждаться изменами можно только в нездоровом эмоциональном состоянии. Адреналин бурлит, когда целуешь постороннего козла, а на своего плевать, мол: «Какой же он мужчина, раз не смог спасти меня!»? Он спасал! Ты, блядь, подумай об этом на досуге. Взвешивай и предполагай несколько иное развитие событий, прежде чем решишь чудить в подобном направлении. Ты подталкиваешь любимого мужчину в кровать и тут же лезешь в штанишки к посторонним и женатым дядям. Зачем? Чего хочешь добиться? Пережить насилие, чтобы еще немного опуститься. Приди в себя, Лёля.
— Я тебе не Лёля, — давлюсь слюной, ладонями обхватывая саднящее от соли горло.
— Прости-прости, — а Костя поднимает руки. Сдается? Похоже, кое-кто устал бороться? — Вот так сама себе противна?
Нагло ухмыляюсь, облизывая пошло губы:
— Ты верен этой Асе?
— Да! — рычит, разбрызгиваясь по стеклу. — Мужу передавай привет. Проваливай из машины!
Он шепчет в мою спину жуткое:
«Кретинка!», а я скрываю всхлип и со всей дури хлопаю автомобильной дверью.
— Да подавись ты сучьими благодеяниями…
Заполненная детворой площадка гудит, как небольшой пчелиный рой. Смеются взрослые, общаются друг с другом, братаются, желают счастья, а от меня, увы, шарахаются, когда я подхожу, чтобы поздороваться и с улыбкой на лице сказать:
«Прекрасный вечер, люди! Я жива, а можно с вами рядышком побуду?».
Видимо, сейчас со мной играет в салочки больное и перевозбужденное воображение, к тому же, наконец-то сказывается насыщенный событиями будний день. Какие глупости! Ведь никому нет дела до меня: вот я спокойно прохожу огромный двор, неторопливо заползаю в нужный мне подъезд, однако вынужденно торможу перед кабинкой консьержа, как правило, заинтересованного в подробностях бурной личной жизни случайных домовых клиентов.
— Здравствуйте, Оленька, — раздается мягкий женский голос.
— Добрый вечер, Татьяна Сергеевна, — отвернувшись от неё, скрываю выступившие слезы, а упёршись плечом в ближайшую ко мне стену, коряво поднимаюсь по ступеням, ведущим к шахте грузового лифта.
— Оленька, Рома оставил Вам письмо. Подойдите, пожалуйста.
Что?
— Какое письмо? — смахнув украдкой влагу с глаз, останавливаюсь, но к ней лицом не обращаюсь.
— Возьмите, пожалуйста. У Вас все нормально? Плохо себя чувствуете? Плачете?
— Да, все хорошо. Нет, не плачу. Сезонная аллергия. Не скашивают вредную траву, вот я и болею, — нацепив подходящую маску, которая бы удачно скрыла жуткую гримасу, подхожу к открытому окну, через которое подрагивающая, испещренная глубокими морщинами рука протягивает маленький конверт с указанным на обороте моим именем.
— Спасибо, — вежливо благодарю и отхожу.
«Он ушёл? Оставил всё и наконец-то сгинул?» — третий раз прочитываю то, что Юрьев накрапал довольно ровным, твёрдым и красивым, как для мужчины, почерком. Кабина неспешно забирается на выбранный этаж, а я роняю слёзы на бумагу, при этом внаглую размазывая тёмно-синие чернила.
Так и есть! В квартире господствуют оглушающая тишина и темнота, хоть протыкай ушные перепонки и вырывай глаза. Никто… И некому… Вернее, никому я больше не нужна. Добилась? А что за недовольство, слезы и истерика?
«В чем, спрашиваю, дело?».
— Кыс-кыс, — присев на корточки, зову живое существо, которое где-то в обстановке прячется.
Хочу погладить. Хочу почувствовать. Хочу удостовериться, что не одна. Юрьев мог забрать с собой живой подарок, который был якобы не нужен.
— Ты со мной, шерстяной? — котёнок ластится, выставляя хвост трубой. — Не ушёл, остался? Ты хорошо подумал?
Паштет прокручивается возле ног, при этом натирает мордочку о щиколотки и колени, мурлычет, предупреждающе, но всё равно умильно щурится.
— Вот и хорошо. Ты мой любимый…
Я, по всей видимости, не прикрыла плотно дверь или все чувства сильно обострились, но до моих ушей доносится, согласно обстоятельствам, неожиданный звук. Я слышу, как на опустевшем в связи с отъездом соседей этаже снова раскрываются двери лифта.
Схватив кота и прижав его к груди, одной рукой прикрыв крохотную мордочку, на цыпочках, походкой жалкого шпиона, подбираюсь к двери, чтобы в чем-то там удостовериться. То ли это любопытство, то ли страх, но я прилипаю к глазку, способному давать обзор на все триста шестьдесят градусов.
— Ой! — негромко вскрикиваю, но тут же зажимаю рот рукой.
Юрьев выходит из кабины лифта и направляется к двери напротив. Это очень странно! Он поворачивается, демонстрируя свой гордый профиль, затем вытягивает себе за спину руку, которую незамедлительно хватает та, кого я совсем не ожидала здесь увидеть.
Эта девка? Всё-таки она! Мой Ромка с этой Василисой?
Глава 15
То же время
— Всё хорошо? — нервные пальцы осторожно касаются моего правого запястья, расположенного на рычаге селектора автоматической трансмиссии, при этом вызывая появление предательских мурашек на почему-то слишком влажной коже. — Рома, что произошло?
— Одну минуту, — недовольно, почти не двигая губами, отвечаю глухо крайне любопытной милой женщине.
Сейчас я наблюдаю, как грузная, но всё равно манёвренная и надёжная машина вразвалочку, неторопливо и очень аккуратно, придерживаясь строго соответствующего скоростного режима, предусмотрительно установленного правилами дорожного движения, въезжает к нам в благоустроенный широкий двор; затем с каким-то рваным «выдохом» останавливается в положенном для парковки месте, а после ярко освещает красными сигналами свой зад, активно люминесцирующий белоснежный номер с чёрными штрихами в виде наших букв и арабских цифр, и даже асфальтированную дорогу вокруг бордюров металлопластикового, слегка затратного в техническом обслуживании, но полностью соответствующего статусу хозяина корыта.
— Мы кого-то ждём? Кто это? — она придавливает бешено пульсирующие сосуды на тыльной стороне большой ладони, ногтём врезается случайно мне под кожу и специально трогает кольцо, свидетельствующее о том, что «эта бешеная сволочь» несвободен. Сюда ей вход предусмотрительно заказан, а если дама не послушает пока ещё любезных рекомендаций, то незамедлительно получит по губищам молотком.
— Я этого не люблю, — смахнув её прикосновения, укладываю на своё бедро подрагивающую руку.