Лёлик всё так же улыбается, когда ласкается, отвечая на поцелуи и щекотку. Мило щурится и морщит нос, когда начинает с духом собираться, настраиваясь на оргазм. Кокетничает, когда «вот-вот, вот-вот». Облизывается, предчувствуя свой финал. А когда кончает, громко дышит широко раскрытым ртом.
— Юрьев?
— М?
Порхание женской кисти над промежностью заметно ускоряется, рельефный пресс сильно сокращается, а жена постанывает и быстро дышит.
— Не торопись, — отдаю приказ и схватив её за щиколотки, сильнее развожу по сторонам гудящие от напряжения ноги.
«Да, любимая! Вот так» — таращусь, как безумный, на то, как сокращается маленькое лоно, захлопывая эластичной мышцей узкое отверстие… И как жена спокойно расслабляется, опуская таз…
— Вкусно? — сейчас смотрю, как голая облизывает испачкавшиеся в майонезе пальцы.
— Угу.
— Ещё? — предлагаю ей тарелку, на котором остались два кусочка сыра и маленькая долька помидора.
— У-у, — мотает головой, сосредотачиваясь на чашке с кофе, которой я вожу у неё перед глазами.
— Кофе?
— У-у.
— Ты наелась?
— Да, — потирая друг о друга узкие ладошки, Оля смахивает хлебные крошки, и продвигаясь на пятой точке, неторопливо отползает от меня. Пристроив спину в изголовье, к себе подтягивает согнутые в коленях ноги, и довольная собой и завтраком, елейно произносит. — И всё же, Юрьев, что с тобой вчера случилось?
Я стал, наверное, лучше? Или хуже? Вероятно, приобрёл какой-то незнакомый флёр? Или жена намеренно терзает? На эмоции выводит или на что-то проверяет?
— Ничего не случилось.
— Ты смотрел на меня, — устроив подбородок на своих коленях, Лёлька водит немного сонными глазами, разыскивая опять утраченный зрительный контакт. — Пялился, как ненормальный. Я думала, что ты на моём лице дыру прожжёшь.
— Это запрещено? — расставив руки на гарцующем матрасе, подаюсь к жене вперёд. — Не мог наглядеться. Засматривался и…
Забывал, что нужно двигаться.
— И?
— Восхищался.
— Вот как? Это очень необычно.
Необычно! Сколько уже времени прошло? Всё те же десять сучьих лет. В какой-то непростой момент, на одно лишь жалкое мгновение, внезапно показалось, что Лёля больше не способна на откровенный разговор глазами, что она скрывается, когда то и дело опускает веки, будто бы чего-то там стыдится или просто ненавидит. Ненавидит только лишь меня. Из-за чего? Из-за того, что я, как и они, как те уроды, как те, кто издевался над женой. У меня ведь тоже есть член и яйца. Временами я бываю очень резок. Грублю, рычу и матерюсь. Способен, вероятно, выказать насилие. Имею намерение обидеть и без того обиженную жену. Чтобы не смущать, я предпочёл «себя скрывать». А ещё…
— Оль, я не соврал, когда сказал тебе о том, чего боюсь.
— Угу.
— Угу? — склонившись над её коленями, касаюсь кончиком носа нежной кожи.
— Я поняла.
— Поняла?
— Будем повторять слова?
— Нет, — наглея, подключаю губы и язык.
— Юрьев, отвали.
— Почему?
— Мы перевыполнили план по близости на пять лет вперёд. На сегодня хватит и потом…
«Где мой кот?» — простой вопрос, способный поставить возбужденного и заточенного уже на скорый секс мужчину в глухой, безвыходный тупик.
Где же этот чёртов кот, старик?
Глава 20
То же время
— И где он был? — выпуская в сторону никотиновый дымок, с пренебрежительной кривой усмешкой спрашивает «Сашенька» Фролов.
Да под кроватью! Разбойник, как после оказалось, не далеко от нас ушёл. Толстая кишка у мальчика тонка, да мозгов и хитрости пока что маловато. Паштет развлекался, играя с небольшими по объёму пылевыми катышками, собравшимися возле плинтуса в углу. Кот разгонял их до огромной скорости между мелких лапок, сильно посеревших от дачного колорита, а после резко тормозил, подключая усы, нос и толоконный лоб, пока мы с Олей, заведённые и полуголые мотались, рыская по дому, при этом особо не стесняясь в выражениях, «миленько» собачились и обвиняли друг друга в том, что не уследили за глупеньким котёнком тире безмозглым шерстяным ребёнком, над которым необдуманно взяли шефство несколько недель назад. Последнее произошло исключительно:
«Из-за тебя! Из-за тебя, скотина ты тупая!» — визжала перевозбуждённая женщина, выдирая пальцами запутавшиеся волосы у себя на голове. — «Паша-Паша, где же ты? Кыс-кыс, малыш. Иди ко мне. Ко мне, кому сказала?».
А я, придурок, имел неосторожность ей напомнить, что:
«Павел — не собака, а котяра, который привык гулять сам по себе»; а затем зачем-то углубился в воспоминания о том, как она отчаянно желала распанахать парня от горла до анального отверстия, чтобы наживо вырвать детородное жало из кошачьих чресел. За несвоевременное изложение моментально удостоился ощутимой серии физических толчков в плечо и словесных оскорблений, из которых «кретин и идиот» были наиболее необидными и простыми. Даже так? Подозрительно, что из Олиного лексикона выскочили любимые «палач», «убийца» и «вампир». И в тот момент я стал подозревать жену в случайном матерном косноязычии. Наслушался тогда по самые раздувшиеся помидоры, как у нас здесь говорят.
Однако зарядить писюше о том, где в тот момент скрывался борзый бузотёр, — всё равно что признать свой однозначный проигрыш и полнейшую несостоятельность в благородном деле сыска. Как бывший сотрудник правоохранительных органов, отставленный согласно рапорту капитан полиции, позавчера я зарекомендовал себя, как «отвратительное полное ничто». Так кричала в бездну Лёля, когда, широко раздвинув ноги и выставив мне на обозрение призывный голый зад и розовую щель, в которую я хотел был засадить ей по воспалившиеся от крика гланды член, искала озабоченного Павлика в промежутке между полом и здоровым стеллажом с кастрюлями, стоящим в углу на кухне рядом с газовой плитой.
А потому:
— Догнали каторжника возле выхода.
— О, как! — счетовод, похоже, мне не верит.
Да нет же! Сашенька просто-напросто поддерживает очень глупый разговор.
— Мы нализались, Фрол? — прыскаю, задыхаясь никотином.
— Говори о себе. Потому как я нахожусь в полном сознании, хотя желал бы отойти в астральное пространство. Ибо у меня охерительные планы на оставшуюся часть, чего уж там, до усрачки скучного вечера. Не отвлекайся, Юрьев. Что было дальше? Я правильно понимаю, что котёнок собственными силами добрался до ворот?
— Угу!
— От всей душонки потоптал маменькины овощные грядки?
Он — нет, мы — да! Голая жена скакала, как необъезженная кобыла, перепрыгивая через помидорные кусты, ломая баклажанные ростки. Играла ведьму? Ей бы в ту минуту предложить метлу и ступу, так, полагаю, мы бы сорвали продолжительные аплодисменты и вышли пару-тройку раз на «браво» и благодарственный поклон. У Лёльки случился нервный срыв, а в женской голове бесконечным сериалом транслировались сцены из криминальной кошачьей жизни, в которой Паштету выцарапывают глаза взрослые и жестокие на расправу особи его же рода-племени, к которым он хотел пристроить маленькую письку, чтобы:
«Что-то там доказать! Состоятельность, Юрьев? Господи! Да на черта она кому нужна?»…
— Пощипал травку.
— О, да! Это они любят. У Марго кошачья мята по углам растёт?
А хрен его поймёт! Никогда особо не озабочивались натуральным хозяйством, которое старики там развели.
— Наверное, — пространно отвечаю. — Там много чего есть.
Правда, из имеющегося я помню исключительно редис, маленькие помидоры, пупырчатые острые огурчики, пахучий молодой картофель, покоцанную слизнями капусту и зелёный горох.
— Короче, вы, я так понимаю, едва успели? Ты выставил руку и захлопнул дверцу, а потом нравоучительно заметил: «Куда же ты, сынок?».
Тут Сашка прав. Когда я вытащил котёнка за случайно высунувшийся из-под кровати хвост, то пару раз легонько щёлкнул безобразника по носу, перед тем как передать ни черта не понимающую живую игрушку заплаканной, подскакивающей от нетерпения жене.