Чтоб тебя, Фролов! А ведь я ни капли не удивлена.
— Надеюсь, палач подобрал подходящий для меня диагноз.
— Он выполнил твоё задание. Нимфомания, Ляль! Как ты и заказывала.
Вот же гад!
— Не соврал, — хихикнув, отвечаю.
— Я не поверил. Хочешь, ещё неоднократно повторю. Хватит манипулировать, Юрьева.
— Не поверил, но Инге сразу растрепал.
— Ни хрена не сообщал. Терехова — местная, Оля. Она твоя ровесница. У тебя с ней всего лишь полтора, если не ошибаюсь, года разница. Дело гремело. Уши слышали то, что вещали сильные люди этого Средиземья. Между прочим, у неё обширные связи и не только в модной индустрии…
— А-а-а-а! Так ты приспособленец, Фрол.
— Не вижу в этом ни хрена постыдного.
— Ты, Сашка, альфонс?
— В народе нас называют жиголо.
— О, как! А начал, как перспективный финансист, да ещё с научной степенью. А заканчиваешь, как мужик, собирающий за свои услуги нижней частью живота звонкий нал. Фи! Не подходи к ребятам, чтобы не заразить поганым вирусом.
— Мир, Юрьева?
Ага-ага! Сейчас-сейчас!
— Саша-Саша, — вращаюсь в кресле, перебирая босыми ногами по надраенному до блеска полу, — поздно каяться. Поздно каяться даже в том, что ты якобы не совершал.
— Ты достала своим характером, своей загадочностью, своим непостоянством. Если бы не знал, сколько тебе лет, то мог бы запросто посчитать, что у тебя старческий маразм и далеко зашедшая деменция. Что за…
— Пошел вон! — хриплю, рассматривая исподлобья. — Наш разговор закончен.
— Не ори-ка на меня.
Боже мой! Наш маленький Писюша! Как пить дать. Лучше прозвища не подобрать. А сколько гонора и прыти! Был бы он поменьше ростом, то смахивал бы на разозлившегося камышового клопа, набравшегося от случайно подвернувшегося теплокровного божьего создания.
Поддев носком безумно дорогих тёмно-коричневых туфель ножку стула для возможных посетителей, подстраивает под себя импровизированный трон, а плюхнувшись на мягкое сидение, забрасывает ногу на ногу, располагая здоровое колено словно по отвесу, строго параллельно горизонтальной плоскости земли.
— Как пожелаешь! — а я отодвигаюсь от стола. — Козёл! — зло шиплю в разворот своей рубашки.
— Юрьев, видимо, в засаде?
— Что?
— Новая игра? Ромкин ход?
— Нет.
А впрочем, откуда я об этом знаю? Вообще, по правде говоря, с Юрьевым, как мне кажется и видится, в ближайшем будущем намечается огромная беда. Он взял неверный курс и не намерен изменять его в ближайшие три-четыре дня. Первый звоночек о серьёзности его намерений прозвучал на даче у родителей, когда мы занимались с ним любовью как будто в первый и наисчастливейший, из всех возможных, раз. Потом я поняла, что Юрьев стал «играться» не по правилам, когда обнаружила в квартире камеры слежения везде, где только можно было их расставить. Он проявил галантность, вероятно, такт и уважение, не разместив свои «глаза» там, где это запрещено каким-то кодексом, на который муж ссылается, когда попросту не знает, что сказать. По крайней мере, в ванной комнате — как я ни старалась и ни билась — камер, слава Богу, не нашла. Зато в спальне их было, что называется, за глаза: напротив кровати, в точности у меня под носом; с правой стороны, на прикроватной тумбочке, возле забытого — по-видимому, специально — зарядного устройства; и с левой стороны, аккурат возле меня, на уровне лица. Короче, когда я просыпаюсь, то обязательно смотрю в его «глаза», которые, я в том полностью уверена, Юрьев не смыкает никогда. Палач организовал себе дежурство без пересменок, праздничных, отпускных и обязательных выходных. Он следит? Скорее, сторожит. А зачем? Волнуется? Переживает? Досаждает? Хотел бы находиться рядом? Так я с огромным наслаждением пару раз опрометчиво порадовала виртуальным сексом дурака.
Я смогла самостоятельно удовлетворить себя, пока он пас меня. Убеждена, что муж тогда внимательно смотрел. Знаю, что в тот момент палач надрачивал себе ширинку — вот так желал участвовать, затем подстраивался, видимо, иногда спешил, а после замедлялся, возможно, временами отступал, когда я специально убирала руку от промежности и лобка, дышала широко раскрытым ртом, словно отмахала марафон, отыскивая с той стороны его поддержки в виде слабого сигнала или ритмичного мигания индикатора, свидетельствовавшего о начале записи с чётким аудио контентом и оригинальным, немного пошловатым, изображением. Боже мой… А как на следующий день Юрьев встретил у двери меня! Похоже, Ромка ждал, потому как истинно выклянчивал жалкого внимания, пока пытался взять меня за руку, чтобы притянуть к себе, а после жадно целовать. Я, конечно же, выкручивалась и шёпотом хрипела, что:
«За слежку, сволочь, не прощу тебя!».
«Ты великолепна, солнышко. Пригласи меня…» — обдувая тёплым воздухом, шептал на ухо, стоя за моей спиной в просторной лифтовой кабине. — «Оль, давай?»…
Я бы пригласила! Исключительно лишь для того, чтобы раз и навсегда расставить точечки над i, а после попросить освободить меня от своего незримого присутствия по ту сторону объектива видеокамер. Да только, где он, этот Юрьев? Опять, по всей видимости, куда-то с Костиного разрешения пропал? Как в воду канул. Стоит ли соваться к шефу, чтобы снова с потрохами сдать себя? Чем он занят, когда надолго пропадает? Где и с кем бывает? С этой Василисой? Или он нашёл другую б…
— Привет, — она со мной равняется, аккуратно задевая обнаженным матовым плечом.
— Добрый вечер, — переступаю с ноги на ногу, пока решаю, размышляю и обдумываю план холодной мести тому, с кем через пару-тройку дней оформлю окончательный разрыв, поставив размашистую подпись в нужном месте.
— Есть минутка?
— Нет.
— Кого-то ждёшь?
А она нахалка! Видимо, чтобы брендированные тряпки продавать, надо обладать большим количеством зазнайства и апломба. Всё ясно! Судя по тому, что предлагает наш модный капитал, исключительно подобные Инге Тереховой в этом бизнесе с финансовым успехом могут выживать.
— Такси, — через зубы отвечаю.
— Я на машине.
— Поздравляю.
— Могу подвезти.
— Не нуждаюсь.
— Оль…
Да что ей надо от меня?
— Я приняла твои извинения, но на этом всё. Никаких тёплых отношений, никаких потрескушек по душам, никаких совместных поездок-посиделок. Исключительно деловые отношения и встречи в зале совещаний. Я этого, чьего-либо внимания, тем более от женщин, с которыми имела изначально нехороший опыт знакомства и общения, — размашисто разрезаю воздух ладонью, — не хочу. Что надо?
— Мне очень жаль. Можем заново познакомиться, если ты не возражаешь. Привет, я Инга! — толкается, как будто бы заигрывает. — А тебя как зовут?
А я хочу её ударить! Потому как в жалости, тем более от этой бабы, совершенно не нуждаюсь.
— Жалеют новорожденных, тяжелобольных и умирающих, Инга, — голосом намеренно продавливаю имя. — Ни к одной из трёх позиций я себя не причисляю, поэтому забирай её назад. Кстати, я Оля.
— Хм? Оля, Оля, Оля… Мы с тобой раньше не встречались?
Сейчас засандалю этой наглой в глаз!
— Да, в общественном туалете.
— Я протиснулась без очереди?
— Ты обижала доброго и слабого человека. Ты хамила Асе. Ты самоутверждалась за счёт прекрасной девочки, которая из-за чёртовой воспитанности не могла тебе как следует ответить. Ты… — на одну секунду замолкаю, чтобы по её прошествии, одухотворенно продолжать. — Ты порола чушь и выставляла в позолоте дурой исключительно себя. Чего ты прицепилась к ней?
— Не можешь не вспоминать? — опять бережный толчок.
Я её сейчас убью!
— У тебя ПМС, Терехова? — прищурившись, шиплю. — Отодвинься, не хочу заразиться.
— Это не заразно, Оля. К тому же, пять дней назад всё, тьфу-тьфу, прошло, — с глубоким вздохом заключает. — Отлегло от сердца. Знаешь, как!