— Хорошо. Без вопросов. Разберусь.
— Дашь знать?
— Конечно.
— Платонов жив? — внезапно задает вопрос.
Что беззаботному-то сделается? Никита — здоровый и толковый парень, но временами, мать твою, такой балбес и распиздяй.
— Он доволен жизнью. Личной и профессиональной. Всё нормально — никуда наш сын полка не делся и в неприятности не встрял.
— Поплюй!
«Тьфу-тьфу!» — смотрю на левое плечо и на пустой стакан, раскачивающийся на прикроватной тумбочке возле меня. А у кого-то, видимо, нехилый был с утра сушняк.
— Я очень надеюсь, что так и дальше будет, — продолжает Костя. — Рад слышать, что хоть у кого-то всё в ажуре и без эксцессов.
— Я могу Оле позвонить, если…
— Позвони-позвони, — хихикает наш Костя. — Если Лёлька после всего, что ты натворил, поднимет трубку, увидев на экране обидчиково имя? Ты знаешь, дорогой мой друг, это слишком далеко зашло. От тебя не ожидал.
Это как понять? Что-то я с утра вообще не отбиваю ни одного коронного дубля.
— То есть?
— У меня на рабочем столе лежит миленькая жалоба со слезливой просьбой разобраться в сложившейся ситуации. Она считает, что я долбанный профсоюзный деятель? Мне есть дело до ваших постельных игр? Это что, мать твою, за новости? Юрьева желает организовать, вернее, возродить, древний и ужасный ритуал.
— Вызвать Сатану?
— А ты пока посмейся, потом, Ромка, я над вами посмеюсь, когда под задницы коленом дам и не побрезгую.
— Всё! Я слушаю.
А босс сердит. Это и понятно — у него жена в больнице. А что меня так веселит? То, что у Лёлика с выдумкой нет проблем или то, что босс попал под неуправляемый каток, который бешеная баба разогнала, сняв стоп-кран и вырвав с корнем тормозные, мать её, колодки?
— Её интересует, как проходил во времена социализма, товарищеский справедливый суд. Дева просит разобраться в непростой ситуации, в которую, по её, итить, словам, ты погрузил их с головой. Ты, блядь, на эту голову больной? Планка в стратосферу отлетела? Сначала мордобой на рабочем месте, у меня практически под носом, потом грызня, в буквально смысле слова, на тихом пляже, а теперь вот это! Ты не явился…
— Ко-о-о-сть… — жалобно мычу, перебивая нагло шефа.
— В ЗАГС!
А я её предупреждал! Это — «между прочим». Всего делов-то — накатала письмецо. Значит, шариковую ручку умеет в пальчиках держать.
— А что ещё?
— Мало, полагаю?
— Ну-у-у-у…
— Ромка, вам под сраку лет, а вы с ней чудите похлеще мелкой Цыпы, которую силком пришлось укомплектовать в больничную палату.
— Это же не наши методы, — прыскаю в ладонь, ко рту ковшом приложенную, который сам собой растягивается в очень мерзостной улыбке.
— Это сила, Юрьев. Ты показываешь, что на многое способен. Связи подключил? Без Ростова, полагаю, здесь не обошлось. Выставил гражданку Юрьеву немного невменяемой?
Пусть будет так! Хотя, по правде говоря, я никого таким не выставлял. Но боссик прав — Андрей ещё разок помог. У них всё с Василисой склеилось. Пошла лафа. Он проталкивает шарик в лунку под присмотром высококлассного врача, а я пока лишь подготавливаю почву. Обещал затрахать Олю? Обещал ребёнка сделать? Всё обозначенное в скором времени исполню, а на женские писулечки… П-Л-Е-В-А-Т-Ь!
Итак:
— Я мужик, Красов.
Да я сейчас от гордости взорвусь!
Если Оленька забыла, так я напомню. Изображает бедную овечку, бьёт Красова по яйцам, выпрашивая жалость, хотя о непростом развитии событий жена была неоднократно мною же предупреждена.
— В этом я вообще не сомневаюсь, но…
— То, что происходит, останется только между нами. Точка! Прошу прощения, босс, но никаких комментариев в этой связи тебе давать не буду.
— Мне, я полагаю, надо руки вверх поднять?
— Неплохо было бы.
А если дополнительно, на всякий важный и пожарный случай, вежливо попросить его уйти в сторонку, чтобы не мешаться и часом не попасть под жаркую раздачу, которую, я в том уверен, бешеная стерва мне организует по возвращении домой? Нет-нет, вероятно, это слишком!
— Ещё будут поручения? — но я переключаюсь на рабочие моменты.
— Это всё. Звони домой, Юрьев, и не строй е. лана. Тебе такое не идёт. Это амплуа Фролова или Платонова. Разберитесь, а то…
— А то? — почёсываю красноречивым жестом бровь.
— Это мерзко! — кивает на меня Никита.
«На хрен отвали!» — губами чётко и неспешно артикулирую.
— Палец убери! — он тем же «членом» крутит у виска. — Старый пень, а такой…
— Что с завтраком? — обращаюсь к своему соседу, указывая взглядом на входную дверь.
— Через полчаса, папаня, — Платоша совершает книксен и, закатив глаза, смывается наконец-таки с горизонта.
Утешил и немного обнадёжил. Тридцать минут — это ведь недолго. Значит, позвоню потом.
— Она жалуется на тебя, козёл, — а Костя продолжает говорить.
Он говорит. Вещает. Провозглашает. Авторитетно, как главный диктор центрального канала, сообщает. Что там преподнесено? Уверен, Лёля руководствовалась тем, что:
«Я хочу писАть и буду. Поделом тебе, Юрьев. Вот так, вот так! Усерднее мараю — больше получу».
Тут желательно добавить:
«На бумаге, дорогая, накрапать, что против ветра через реденький штакетник полынь-траву кучным дальнострелом обоссать! Пиши-пиши — бумага всё, конечно, стерпит».
Но всё-таки хотелось бы ознакомиться с содержанием телеги, которую на «родного мужа» настрочила «благоверная жена».
— Ты что-то обещал?
Не было такого! Ничего не обещал. Одни наветы, долбаная клевета и, конечно, хитросделанный обман.
— И не сдержал слово, я так понимаю?
— Не понимаю, о чём ты говоришь. Скажи лучше, Ася находится в стационаре?
— Да.
— Надолго?
— Пока не выздоровеет…
По-моему, он хочет кое-что добавить. Возможно, поумнеет, станет краше, старше, обретя при этом опыт, поймав до сей поры неуловимый дзен?
— Хоть приблизительно, — пытаюсь раскрутить на диалог, в котором босс бы не цеплял меня и что-то написавшую жену.
Подумаешь, Юрьева пошла на хитрость. Ну не подлог же, в самом деле.
— Недели две-три, как минимум, — Костя выдает предположения, а я, как идиот, присвистываю.
Да уж, тут, видимо, не обойтись без опытной руки. Придётся звонить той, которую я нещадно прокатил, не прибыв к месту расторжения тире сожжения документа о регистрации законного брака с гражданкой Ольгой Алексеевной…
— Ты мясо будешь? — гоняет по тарелке рис Никита.
— Буду.
— Юрьев, ты мясоед?
Совершенно точно! И под настроение, конечно. Но всё, что бегало, мычало, хрюкало, кудахтало в любом горячем виде я, как и любой здоровый член, люблю. Не вижу в этом ничего зазорного.
— Не веган, наш уважаемый Платоша. Жри — не возникай.
— Я тоже, но…
— Чего тебе?
— По-моему, оно жестковато. Не находишь, что ресторан при гостинице недорабатывает в вопросах жизнеобеспечения, в частности, в приготовлении скудной по составу, но богатой по витаминам, пищи?
— Слушай, у меня до хрена дел. Решил поумничать?
— Здесь? — Платонов выставляет на меня огромные глаза. — Какие здесь дела? Я полагал, что мы за счёт босса наслаждаемся незапланированным отдыхом в виде случайно растянувшейся на неделю вынужденной командировки во владения крабового короля. Такие они придурки, должен тебе сказать.
— Кто? — салфеткой вытираю губы. — Мне нужно позвонить.
— Да ради Бога. Но! — откинув казённые столовые приборы, зевает и потягивается, вздыбив руки. — Достойного контракта стопудово здесь не будет. Я не вижу, на чём Красов мог бы заострить внимание. Слишком прозаично и довольно грустно. Они могут ударить по рукам с кем-нибудь другим. Зачем им Костя? Костя — это премиум-класс, хотя и из провинции, а эти курлычущие индюки — совершающая последний выдох аристократия, гнилая, полудохлая интеллигенция, которую спасёт только смертельно опасная дефибрилляция. И то не факт. Не факт, что после этого сухофрукты не потекут, организовав густой кисель. Бяка какая! То ли они не рубят, с кем связались, то ли…