«И, возможно, прочитал…», – сообразил Людвиг, не зная, что ему делать. Сердце требовало незамедлительно открыть послание N, а разум – найти мальчишку, запустившего глаз в переписку с Неизвестной. Несколько секунд лихорадочных раздумий позволили ему найти выход:
– Я сейчас же пошлю слуг к господам Заль, Мей, Манро. Вероятно, Эстебан сбежал к кому-то из друзей, – «делиться открытием о личной жизни своего эра» – добавил он мысленно. – Присядьте, успокойтесь. А может, вам вернуться домой? Мальчик мог отправиться повидать родных…
– Ах, нет, я должна быть здесь! – чувствительно воскликнула женщина, разом теряя всю стойкость. – Когда его найдут, я должна узнать как можно скорее! Ведь он ранен!
Слуги покорно забегали, собираясь отправиться в разные части города. Сам же Людвиг, спрятав письмо во внутренний карман, пошел будить лекаря. Нанятый Колиньярами дорогущий коновал что-то бормотал во сне и просыпаться не желал, пока дворецкий не окатил его холодной водой. После чего захлопал мутными глазами и испуганно залопотал, не переставая, впрочем, зевать до ушей. Оказалось, что больной вел себя относительно примерно: читал какие-то письма (Людвиг заскрипел зубами), тревожно сверлил взглядом потолок и кусал губы, но предпринимать что-либо активное не пытался. А потом почему-то стал очень мил, поговорил с мэтром, предложил ему шадди со сливками и булочки. Затем лекарь как-то нечаянно уснул, и еще у него пропала склянка с густым маковым молоком. Узнав, что кроме снотворного у него пропал и пациент, а с конюшни исчез конь пациента, мэтр всполошился, всплеснул руками и принялся истерично голосить о недопустимости для Эстебана такого риска как верховая езда. Чем добавил еще ложку суеты во всеобщую беготню. Тем временем вернулись первые гонцы: у двоих из друзей Эстебана не оказалось. Людвиг вздохнул, отдал лекаря на растерзание Урсуле Колиньяр, а сам сдался на милость Создателя и удалился в кабинет читать письмо.
Почтенный эр Людвиг!
Простите мое молчание! Ведь я уже писала, что не все в моем окружении способны понять, как чиста наша переписка и как много она значит для меня. Я должна таиться порой от самых близких и даже подчиненных мне. Вы не можете представить, как это унизительно! И все же я пошла на это ради счастья общаться с Вами. Увы, на некоторое время непреодолимые обстоятельства лишили меня возможности писать Вам.
Однако, возможно, что это и к лучшему. Эр Людвиг, Ваши слова приводят меня в смущение. Вы посвящаете вдохновенные строки моей красоте, о которой, полагаю, не имеете возможности судить. Должно быть, Вы сочли меня юной красавицей? Увы, сударь, мы – лишь то, что мы есть. Боюсь, я не могу быть достойна не только подобного восхищения, но и Вашего внимания. Однако благодарю за Ваши письма, которые с некоторого времени стали лучшим в моей жизни…
– Эр Людвиг! – голос слуги вырвал его из состояния, необычайно близкого к счастью. – Эр Людвиг, от эра Эстебана прислали!
– Где он?! – граф немедленно вскочил с места. Разум вернулся к нему, рассмотрел вариант, в котором Эстебан прочел именно это, полное чувств письмо, и заставил Людвига мысленно содрогнуться.
– Его привезут завтра утром. Он поехал в гости к некой эреа – не сообщает, к кому, – и там ему сделалось дурно.
Килеан вздохнул. Оруженосец опять таскался к какой-то особе не самого тяжелого поведения, может даже, к самой Марианне. Вот неймется юнцу!
– Молодая кровь, – пробормотал граф неожиданно снисходительно и направился успокаивать герцогиню Колиньяр. Та, конечно, жаждала немедля ехать к сыну. Не сказать, что некоторое количество родительской строгости Эстебану бы повредило, но элементарная мужская солидарность (и забота о чести дамы) повелевала женщину остановить. С трудом уговорив эреа вернуться домой, он скоротал вечер за прочтением письма и написанием очень решительного ответа.
Утром оруженосец был вновь водворен в свою комнату. Прежде чем в скромную обитель Килеана успела вторгнуться матушка Колиньяр, Людвиг решил побеседовать с юношей самым серьезным образом. Лекарь, для пущей убедительности, был временно выставлен вон.
– Эстебан! – заговорил граф, расположившись на стуле у кровати и помахивая вчерашним письмом. – Вы знаете, что это такое?
Маркиз Сабве сперва побледнел, как полотно, затем залился краской, аки невинная девица, и наконец пробормотал:
– Письмо, монсеньор. Для Вас.
– Очень хорошо! – сказал Людвиг с неподдельной сердитостью. Меняющая цвет физиономия как нельзя лучше доказывала вину оруженосца. – И что же оно делало у вас в комнате?
Тут мальчишке следовало начать отнекиваться, уверяя, что письмо ему случайно принес слуга. Но Эстебан – давно же такого не бывало! – растерялся, а у графа не хватило терпения дождаться его оправданий.
– Вы его читали?! – он вскочил, едва не уронив стул. – Вижу, что читали. Так вот, Эстебан, та, кто это писала – женщина столь достойная, что вы и представить себе не способны! И если вы хоть где-нибудь, хоть кому-нибудь…
Людвигу не хватало воздуха, не хватало и слов. Он мог пригрозить оруженосцу невыносимой жизнью на службе, дурной аттестацией, дуэлью – и не мог все это выразить достаточно кратко.
– Монсеньор, – пробормотал Эстебан неожиданно виновато, – простите меня, пожалуйста!
Килеан поперхнулся набранным было воздухом.
– Вы это серьезно, юноша?
– Эр Людвиг, я вел себя непозволительным образом! Больше такого не повторится!
Пришлось заглянуть в честные глаза оруженосца и решить, что прочтение письма истинно достойной эреа произвело на Эстебана неизгладимое впечатление и заставило шагнуть на путь истинный.
В комнату без стука ворвалась герцогиня Колиньяр, и Килеан счел за благо ретироваться в самом срочном и самом вежливом порядке.
Эреа N. От Людвига, графа Килеан-ур-Ломбах. (отрывок)
Милая, прелестная эреа!
Ваше письмо наполнило меня ни с чем несравнимым счастьем! Я не хочу потерять Вас и более не в силах мириться с неизвестностью! Я требую, прошу, умоляю, чтобы Вы назвали свое имя! Я жажду встречи с Вами и готов оградить Вас от любых насмешек и косых взглядов. Вы можете сколько угодно клеветать на свою внешность, но я знаю, что Вы одна понимаете и цените меня, как никто!
Эреа, я не герцог, но у меня достаточно предков и золота, чтобы составить чье-либо счастье. Я надеюсь, что Вы об этом подумаете, хотя мой намек и может показаться преждевременным. Однако я уверен в своих словах и прошу Вас отнестись к ним серьезно…
========== 6. Сломать лед ==========
Кресло в комнате оруженосца уютно поскрипывало. Свернувшийся в нем Эстебан клевал носом и делал вид, что читает книгу. Лекарь, устроившийся в углу с каким-то талмудом, кажется, полагал, что пациент образцово выздоравливает. Пациент полагал, что лекарь – кошачий сын, а сам он мучается почем зря.
Хотелось спать, но маркиз Сабве справедливо полагал, что результат его визита к подушке будет не лучше, чем ночью. Всю ночь ему снилась Ирма. Тут бы следовало ухмыльнуться и добавить, что ночной визит эреа как нельзя кстати. Но мешали три загвоздки. Во-первых, родственница Приддов снилась одетой. Во-вторых, одета она была в зеленое и черное, то есть, в родовые цвета Колиньяров. В-третьих, Эстебану это страсть как нравилось. Юноша не мог сказать, что жаждет увидеть эту девушку обнаженной – он просто хотел смотреть, как Ирма смеется, поет, встряхивает головой, заставляя прыгать кудрявый локон…