— Там явно кто-то был, — прошептал Жира.
Хеннинен спрятал лицо в подушку и зашипел. Маршал уставился на свои ботинки и подумал, что главное сейчас не смотреть на Жиру, но тут же на него посмотрел. Жира, в свою очередь, тщетно боролся с судорогами диафрагмы, и от этого выглядел совсем неблагонадежно. Поймав на себе взгляд Маршала, он не выдержал, взорвался и стал тихо подвывать, беспомощно размахивая руками в воздухе. Вскоре все они, согнувшись пополам, почти рыдали: дыхание перехватывало, живот сводило, а судороги все продолжались и продолжались, и только потом уже, по истечении неопределенно долгого периода времени, пришло осознание, что так усиленно сдерживать громкий, в голос, смех может быть смертельно опасно, и недостаток кислорода уже ощущался почти физически, тут-то все и стали постепенно успокаиваться, и только тогда наконец до всех дошло, что силы ушли на воздержание, а потому смеяться больше нет ни мочи, ни причины, и под конец все уже просто валялись, обессилевшие, жадно хватая ртом воздух и утирая выступившие слезы.
— Даже не осмелюсь сказать, что это было, — произнес Маршал, когда дыхание его наконец восстановилось.
— И я не осмелюсь, — прошептал Жира, который либо все еще боялся говорить в голос, либо просто сил на большее пока не хватало.
— Это, наверное, хозяин квартиры был, он иногда заходит: постоит на пороге, головой покачает и уходит. А может, мать, она тоже любит поворчать, про безответственность и все такое. Или просто сосед, Хартикайнен, он обычно приходит рассказывать байки про свою бабу, как она у него в раковину гадит.
— А может, это был налоговый инспектор, — побледнел и как-то сразу посерьезнел Жира.
— Если это был он, то, слава Богу, что мы его внутрь не пустили, а то пришлось бы платить налог на сломанное радио.
— А может, это был просто кто-то, — сказал Хеннинен.
И тут этот чертов входной звонок снова задребезжал.
В этот раз никто даже не успел толком удивиться. Не прошло и секунды, или, во всяком случае, не больше трех, как за дверью послышался истошный крик, затем ужасный треск, и снова дикий крик, даже страшнее первого, который вскоре перешел в сплошной душераздирающий стон.
— Может, ты все же сделаешь одолжение входной двери и выглянешь в подъезд хотя бы на минутку, — сказал Хеннинен.
— Ну, если только через щелочку, — сказал Маршал и на цыпочках подошел к двери. Он попытался осторожно открыть ее, но дверь поддавалась с трудом. — Там что-то мешает.
— Это, наверное, тот, который приходил, — прошептал Жира. — Его опять пустили.
Сказав это, он захихикал, потом подошел к двери и стал заглядывать через плечо Маршала, изогнувшись, как змея. На лице у него застыло странное выражение, что-то среднее между усмешкой и оскалом.
Из-за двери снова послышался стон. Некоторое время к нему просто прислушивались, затем попробовали посмотреть дальше, насколько позволяла приоткрытая дверь. А потом Жире удалось каким-то образом разрушить ту оболочку животного страха, что возникла вокруг, он вдруг сказал, давайте же наконец откроем эту паршивую дверь.
На помощь пришел Хеннинен. Препятствие, сдерживающее дверь, двигалось неохотно, и лишь спустя некоторое время стало заметно, что это что-то большое и белое. Очевидно, до падения на этот этаж и обретения новой формы, это что-то было стиральной машиной. Рядом с машиной на полу лестничной площадки сидела обезумевшая от боли старушка. Двумя руками она крепко держала свою ногу, словно та могла в любой момент убежать. Повсюду валялись брошюры «Свидетелей Иеговы». Старушка тихо подвывала и раскачивалась в такт своим стенаниям.
— Похоже, она-то нам и звонила, — сказал Жира, когда все собрались вокруг старушки и некоторое время ее рассматривали.
— Молодец, Жира, — похвалил Хеннинен. — Теперь, когда самая сложная проблема решена, может, подумаем, что делать с этой мамзелью.
— Вам больно? — поинтересовался Маршал, не придумав для этого случая ничего более подходящего.
— Чего-то не отвечает, — отозвался Жира.
— Черт, я не глухой и без тебя слышу.
Старушка продолжала раскачиваться и монотонно стонать. На голове у нее был клетчатый бело-зеленый платок, который сполз ей на глаза. На впалой щеке колосились грубые белые волоски, а вокруг рта собрались в пучок морщинки-лучики, как вокруг анального отверстия. Это мысленное сравнение тут же вызвало в душе чувство отвращения и вины, потому что, честно говоря, с образом старушки должны связываться только добрые, теплые и красивые мысли. В любом случае выглядела она крайне несчастной.